Их все меньше — тех, кто пережил войну и творил историю ХХ века. Каждая встреча с ними поражает другим человеческим масштабом, другим счетом с жизнью. Сегодня "Огонек" рассказывает о Михаиле Чернышове, перегонявшем ленд-лизовские бомбардировщики из США в СССР
Фото: Коммерсантъ / Андрей Шапран
Фото: Коммерсантъ / Андрей Шапран
Фото: Коммерсантъ / Андрей Шапран
Фото: Коммерсантъ / Андрей Шапран
Михаил Григорьевич Чернышов рассказывает: на праздновании очередного юбилея Победы в Новосибирском оперном театре все балерины танцевали только с ним. И поясняет: учился танцевать здесь же — в Новосибирском оперном. Во время войны.
У Чернышова была уникальная миссия — в конце войны он по ленд-лизу перегонял бомбардировщики из Америки в СССР. Так вот, перед отправкой в США на обучение наших летчиков специально тренировали — прививали светские манеры вообще и учили танцам в частности. Языку, что примечательно, не учили. За каждым из будущих пилотов был закреплен специальный преподаватель, танцевать приходилось по 7-8 часов в сутки. Кроме этикета дома, в Новосибирске, подтягивали аэродинамику, а вот обращаться с американскими бомбардировщиками учились уже в Америке. Так как английского наши летчики не знали, занятия были максимально наглядными.
"Жить захочешь — прилетишь"
...Сейчас Михаилу Григорьевичу 87 лет. На войну ушел добровольцем в 16. Пока мальчишек везли на фронт, вышел приказ Сталина: брать в армию только 17-летних и старше. Так Михаил Чернышов попал в военное летное училище. Он окончил две летные школы. Одну — по программе ночных бомбардировщиков (летали только по ночам) для заброски в тыл врага. Вторую — в Новосибирске в третьем скоростном бомбардировочном авиаполку, который перегонял бомбардировщики из Америки в СССР.
— У них недокомплект был,— объясняет Михаил Григорьевич,— летчики часто бились. Ведь из Америки лететь 13-14 часов, а никакого радиосопровождения тогда не было. Вот и взяли меня как самого молодого. Мы служили в дальней авиации, поэтому все старшие командиры были гражданские летчики. Военные летчики не подготовлены для таких перелетов.
Не скрывает — страх перед полетом у него был. Особенно в первый раз. Молодой летчик привык летать с инструктором, а тут один. Начальник школы успокоил, сказал: "Жить захочешь — прилетишь". Дебютный маршрут: из Новосибирска до Убинки и обратно, погода отвратительная. Но долетел.
В другой раз во время взлета с учебного аэродрома под Новосибирском забарахлил двигатель. Самолет не успел набрать высоту и летел на жилые дома. Михаил Григорьевич говорит: еще бы немного — и врезался бы, людей перебил. Но ему удалось увести самолет в сторону и посадить машину. Вообще-то за такой подвиг полагалось приличное вознаграждение. И молодому летчику дали отпуск — три дня.
Из Америки же летели так. В США аэродром находился примерно в 270 километрах от побережья. В плохую погоду посадку делали в Хабаровске, в ясную — гнали самолеты до Красноярска, а это почти 5 тысяч километров беспосадочного полета. Долететь можно было только за счет запасного подвесного бака с топливом под крылом. Из Хабаровска или Красноярска уже другой отряд перегонщиков летел в прифронтовую зону. Михаил Григорьевич вспоминает: "На борту и шоколад был, и спирт, и коньяк самых высших сортов — все, что входило в набор на случай, если самолет потерпит крушение".
Именно это и случилось однажды — Чернышов разбился. Военная комиссия позже определила, что врали высотомеры — в американские приборы была заложена неверная информация о высоте горы, в которую буквально впечаталась чуть ли не целая эскадрилья перегонщиков. Техническая ошибка в 300 метров оказалась роковой для всех участников того перелета.
Но самолету Чернышова повезло — он задел вершину горы правой плоскостью и рассыпался на куски. Из всего летного состава перегонщиков в том походе только Михаил Чернышов один и остался живой. Сколько пролежал без сознания, не помнит. Нашли его поисковики, после того как прошел сигнал о ЧП.
Замена не пришла
После войны Михаил Григорьевич продолжил службу на границе: зона ответственности начиналась на Чукотке, а заканчивалась в районе Курильской гряды. Повсюду на восточной границе у Советского Союза были секретные аэродромы. Долго на одном месте летчики не стояли: взлетные полосы были сборно-разборные. И если даже неприятель с воздуха засекал аэродром один раз, второй раз его обнаружить было невозможно. Все потому, что взлетные полосы состояли из металлических пластин (тоже американские поставки по ленд-лизу), летчики сами их разбирали, а затем устанавливали в новом месте. А участок, который покидали, забрасывали пнями. И если прилетал разведчик, чтобы провести фотосъемку, на месте аэродрома он обнаруживал только пни.
Михаил Григорьевич рассказывает:
— Больше 3-4 месяцев на одном месте мы не оставались. И жизнь, и служба была хуже, чем на фронте. Однако нас к фронтовикам не относят: участники войны, но не фронтовики.
У каждого был свой фронт, но Михаил Григорьевич не сетует на бюрократию. Хотя нога прострелена... американской пулей: вчерашние союзники после окончания войны постоянно нарушали нашу границу, а он ее охранял.
— Для нас война на востоке не прекращалась никогда! Но уничтожать американские боевые самолеты и корабли мы не имели права. Наша задача была только в том, чтобы отпугнуть,— рассказывает Чернышов.— Как-то мы начали их прогонять — двумя самолетами. Я пикировать стал сверху, а американский стрелок-радист подумал, что я буду стрелять. И зарядил из установки по моему самолету. Одна пуля прошла мне по ноге, а моему стрелку-радисту второй пулей оторвало руку... А еще над морем мы боролись с американскими подводными лодками, которые всплывали в наших водах. Мы, чтобы напугать и отвести от наших границ, бросали глубинные бомбы, но не строго по целям, а поблизости — лишь бы ушли.
— Я прослужил 8 лет срочной службы,— вспоминает Михаил Григорьевич.— Только на одной Камчатке — шесть с лишним лет. Как-то к нам маршал Малиновский прилетел и спрашивает: "Как вас снабжают постельными принадлежностями?" А ребята спрашивают: "А что такое постельные принадлежности?" Мы в армии спали на аэродромных металлических плитах и на двух самолетных чехлах — один чехол на плиту стелили, вторым укрывались сверху. И так 8 лет. А кушали что?! Кроме гаоляна, это такие черные китайские бобы, и американской свиной тушенки, я ничего не ел. Да еще черемшу заготавливали, чтобы цинги не было. Волосы у меня смолоду выпали. Но мы понимали — службу несем для своей страны. А теперь страна — ноль внимания, хотя могли бы поощрить — пенсию сделали бы фронтовую.
Михаил Григорьевич рассказывает: он был самым сильным человеком на Камчатке. Летчики брали под крыло по восемь бомб — каждая в сотню килограммов, по четыре на каждое крыло. Так Чернышов бомбу сам доносил до бомболюка и фиксировал при помощи специальных замков. А потом нес вторую. Говорит, так натренировался, что мог авиационный двигатель на плечах носить, а это, между прочим, 321 килограмм. Полковой врач даже выиграл на спор на Чернышове два литра спирта: тот правой рукой мог толкнуть 71 килограмм. Спортивным снарядом была каменная глыба.
Спрашиваю Михаила Григорьевича: почему он так долго служил — 8 лет?
— Потому что замены не было! — отвечает Чернышов.— Нас же учили летать в Америке, а смену для нас готовить было негде. Мы были последними подготовленными пилотами. Я один из всех перегонщиков остался.
...
Последний раз Чернышов летал в далеком 1952 году. Летчики авиации дальнего действия (сокращенно АДД) вернулись в гражданскую авиацию. Михаила Григорьевича направили в правительственный отряд на переобучение, но там он не прошел комиссию по цветоощущению: к правительственным летчикам иной подход и требования строже. Так что с небом пришлось расстаться. Потом была целина, которую бывший летчик отправился поднимать, учеба в институте, работа "на гражданке". Теперь вот пенсия. Но не на завалинке, а творческая: сегодня Михаил Григорьевич конструирует на своем дачном участке новую чудо-технику --- болотоход. Надеется, что машина пригодится для МЧС. Механизм, уверяет ветеран, в любую погоду проходит и по болотам, и по снежной целине. "Самолет не полетит, вертолет не полетит — не пустят из-за погодных условий, а на этом, пожалуйста, езжай",— объясняет он.
Из былых личных достижений особо отмечает одно: восхождение на Корякскую сопку. Ветеран говорит, что на нее только избранные поднимались. Высоту в три с половиной километра покорили только три экспедиции: одна — при царе, вторая — в 39-м году, а в третьей, послевоенной, он как раз и был. Чернышов говорит, что проверить его слова очень просто: на макушке потухшего вулкана лежит бутылка, оставленная еще при царе, из красного стекла, в ней и находится бумага с записью о том восхождении.
Михаил Григорьевич гордится: прошел почти всю Камчатку. Спускался в кратеры Вилючинского, Авачинского и Корякского вулканов. А что, противогаз надеваешь и спускаешься на веревке на 1,5-2 десятка метров. Брали в такие походы по две пары обуви — одной никогда не хватало.
На прощание спрашиваю про Америку, в которой он после войны уже никогда не был.
— По своему маршруту полетел бы с величайшим удовольствием,— говорит Михаил Григорьевич.— У меня у зятя есть самолет, я его сам учил летать. Так зять меня приглашал: "Прилетай. Будешь летать на самолете". Но у меня возраст, и бабка у меня здесь похоронена. И потом, летать можно только в пределах разрешенной территории, иначе посчитают тебя нарушителем и накажут строго. А я не нарушитель. Я последний перегонщик...