В «Гараже» открывается выставка под названием «Перформанс в России: картография истории» — первая большая попытка описать путь русского перформанса с первых дней до сегодня
Фото: The State Museum of V.V.Mayakovsky
Фото: Valentin Serov / Courtesy Archive of Garage Museum of Contemporary Art
Фото: M&J Guelman Gallery
Фото: Courtesy of the artists
Эти "первые дни" довольно неожиданные: точка отсчета выставки — 1913 год, прогулка по Кузнецкому мосту раскрасивших лица футуристов (Бурлюка, Маяковского, Каменского и компании). Иначе говоря, выставка приурочена к воображаемому столетию русского перформативного искусства. Или наоборот — это столетие придумывается к выставке, тоже своего рода перформанс.
Вполне очевидно, что в СССР перформанс был во многом экспортированным жанром — или, точнее, как многое русское подпольное искусство, выдуманным по воображаемым западным образцам. Но сама идея придумать ему другую генеалогию, возвести к разнообразным перформативным практикам русского авангарда — она очень остроумна. Точнее даже не возвести, а столкнуть с ними, задать новый контекст. В этой генеалогии — футуристические буйства, грандиозные театральные постановки первых лет революции (вроде устроенной Николаем Евреиновым с участием восьми тысяч исполнителей инсценировки взятия Зимнего), оркестр без дирижера Персимфанс, биомеханика Мейерхольда, пролеткультовский театр аттракционов Эйзенштейна и даже похороны Казимира Малевича, отчаянный театрализованный эпилог русского авангарда. Все это можно будет увидеть не только в фотографиях. Будут восстановлены конструктивистские декорации Любови Поповой к мейерхольдовскому "Великодушному рогоносцу", композитор Сергей Хисматов попробует воссоздать знаменитую "Симфонию гудков" Арсения Авраамова, которую в 1923 году исполнял целый город с кораблями и паровозами, художник Стас Шурипа сделает мультипликационный ремейк главного футуристического спектакля — "Победы над солнцем" Малевича — Крученых — Матюшина.
Генеалогическая часть выставки — самая неожиданная, но, конечно, не главная. Дальше история отсчитывается от 1970-х — научная романтика группы "Движение", макабрические опыты с советской реальностью Комара и Меламида, "поездки за город" Андрея Монастырского и его друзей — и доходит примерно до Pussy Riot. Здесь есть почти все, и в этом отчасти проблема выставки — в туманности критериев отбора: в категорию перформанса попадает слишком много смежных вещей — видеоарт, театральные опыты художников, художественная активность музыкантов, уличные объекты, граффити. Но в этом же и ее сила. Weekend выбрал пять самых важных точек в истории русского перформанса.
История русского перформанса в пяти действиях
Группа «Гнездо»«Стягивание материков: восстановление Гондваны — единого материально и духовного поля», 1977 год
"Стягивание материков: восстановление Гондваны". Группа "Гнездо"
Фото: Документация Валентина Серова/conceptualism-moscow.org
В общепринятой истории московского концептуализма Геннадий Донской, Михаил Рошаль и Виктор Скерсис оказались будто бы немного на периферии, но любой рассказ о русском перформансе должен начинаться именно с них. В 1977 году трое странно выглядящих юношей встали по разные стороны московского Водоотводного канала и начали тянуть веревку друг к другу, пытаясь восстановить древний материк Гондвану, вернуться к первозданной гармонии. Еще они высиживали яйца, выходили на демонстрации с пустым знаменем, а также косили и сеяли в рамках акции "Помощь советской власти в битве за урожай".
Группа «Коллективные действия»«Лозунг», 1977 год
"Лозунг". Группа "Коллективные действия"
Строго говоря, акции "Коллективных действий" странно называть перформансами, тут немного другое устройство события — нет разыгрывания, спектакля. Оно, событие, невидимо, туманно — и во многом отложено, проявляется позднее в разговорах, описаниях, фотографиях. Но, конечно, именно Андрей Монастырский превратил русское искусство действия в совсем особенный жанр. Из ранних "Поездок за город" вывешивание в лесу транспаранта с текстом "Я ни на что не жалуюсь и мне все нравится, несмотря на то, что я здесь никогда не был и ничего не знаю об этих местах" — может быть, вещь не самая важная, но точно самая известная.
Александр Бренер и Олег Кулик«Бешеный пес, или Последнее табу, охраняемое одиноким Цербером», 1994 год
"Бешеный пес, или Последнее табу, охраняемое Oдиноким Цербером". Олег Кулик, Александр Бренер
Фото: © Олег Кулик
Одно из главных событий московского акционизма 1990-х и первое появление Олега Кулика в роли человека-собаки. У входа в галерею Марата Гельмана обнаженный художник ползал на четвереньках, кусал прохожих, бросался под машины, противопоставлял агрессивное неумное тело надоевшей изысканности галерейного искусства. Не меньшую роль играл и брутальный Александр Бренер, водивший друга на поводке,— символ не боли, но власти, торжественного нигилистического права на жест, такого важного для перформанса 1990-х.
Группа «Фабрика найденных одежд»«Памяти бедной Лизы», 1996 год
"Памяти Бедной Лизы". Группа "Фабрика найденных одежд"
Фото: © Сергей Пантелеев
Совсем другая ветвь — нежного, элегического перформанса. Первая совместная работа Глюкли (Наталья Першина) и Цапли (Ольга Егорова). Художницы в белых платьях совершили парный прыжок в Зимнюю канавку в рамках реабилитации сентиментальности и нежности к малым. Позже обе они стали участницами группы "Что делать?", радикально политизировались, и задним числом акция прочитывается как феминистический жест. Но можно и не думать об этом: остается простая, чуть болезненная красота.
Петр Павленский«Фиксация», 2014 год
"Фиксация". Павел Павленский
Фото: Reuters
Тут могли бы быть и "Война", и Pussy Riot, и монстрации Артема Лоскутова, но московская акция петербургского художника Петра Павленского — хронологически последний шедевр русского акционизма и одно из главных событий во всем местном политическом искусстве. Тут все понятно. Бессилие, нагота перед властью, подавленность, искалеченность и — удивительная воля не уходить, остаться несмотря ни на что. "Мы не уйдем" — единственный не дискредитировавший себя (возможно, именно за счет безнадежности) лозунг российских протестов. "Фиксация" — его мучительное материальное воплощение.