Три месяца назад боевики "Исламского государства в Ираке и Леванте" (ИГИЛ) бульдозерами разрушили погранзнаки на иракско-сирийской границе, чем ознаменовали рождение нового халифата. Творцы современной геополитики до сих пор в растерянности: эта новая "Аль-Каида" явно еще круче прежней
Фото: REUTERS/VOSTOCK-PHOTO
Фото: AFP
Фото: REUTERS/VOSTOCK-PHOTO
Ни размах коалиции, которую Запад сколачивает в эти дни против этой новой "Аль-Каиды", ни грозная риторика лидеров свободного мира обманывать не должны. Просвещенный мир не знает, что противопоставить "Исламскому государству" (уже не только Ирака и Леванта, следующими целями сторонники халифата видят Ливан, Иорданию и даже Саудовскую Аравию). Да и откуда оно взялось? Казалось бы, только свергли Саддама Хусейна, за ним изверга Каддафи, потом почти добили антинародный режим Асада. А в результате — новый враг, страшнее их всех вместе взятых. Устами своего пресс-секретаря Абу Мохаммеда Аль-Аднани ИГИЛ обещает американцам: "Если Всевышнему будет угодно, мы поднимем знамя Аллаха и над Белым домом..."
Пока политики от Вашингтона до Лондона и от Парижа до Мельбурна склоняются к традиционному решению — бомбить всех и вся, навоевавшиеся на Ближнем Востоке военные формулируют более тонкие смыслы. Четче всех — министр обороны США Чак Хейгел, разглядевший силу "Исламского государства" в "соединении идеологии, военной выучки, а также чертовски серьезной финансовой базы". "Такого мы еще просто не видели",— честно подвел он черту.
В самом деле, отличная мысль — прежде, чем подвешивать бомбы с лазерным наведением под ударные беспилотники и жать на кнопки, задуматься: а чего хотят эти люди, которые за считанные недели стали для Запада врагом номер один, вытеснив с этого места старую бен-ладеновскую "Аль-Каиду" и даже Россию, с которой, казалось, так удобно воевать в галстуках?
Кто был ничем...
Необразованные фанатики, которые намерены загнать всех в исламский ГУЛАГ (женщин — в паранджу, всех — строем в мечети, а несогласных закопать живьем),— этот набор клише слишком отдает пропагандой, чтобы признать его исчерпывающим объяснением. На самом деле главная фишка ИГИЛ в том, что его боевики воюют не столько за веру, сколько за светлое будущее. За рай, но — на земле. И считают себя соответственно не дикарями, а борцами за справедливость и, конечно, за свободу. Это и собирает их в "исламский интернационал", куда лидеры халифата готовы принимать желающих со всего мира, а не только правоверных из арабского мира, как руководство прежней "Аль-Каиды".
Почему катализатором движения стала именно ситуация в Ираке и Сирии? Пожалуй, можно говорить об уникальной череде стратегических ошибок всех участников противостояния, что в итоге и подтолкнуло суннитское большинства в радикальные группы, которые ненавидят и старые режимы, и нынешние власти, и, само собой, их западных покровителей. Логика тут простая: в регионе, лишенном социального лифта, молодые люди из низов обречены, если им не повезло родиться в привилегированных кланах и общинах. А тут новые борцы с империализмом "и его приспешниками" предлагают настоящее дело — войну за лучшую долю, за лучший мир. Подумать только: вчера ты — никто, а сегодня — воин Всевышнего.
Призыв оказался столь действенным, что под знамена очередного джихада рванула не только молодежь разоренного и униженного войнами Ближнего Востока и Северной Африки, но и молодые люди из Старого и Нового Света, причем нередко из вполне современных семей. Спецслужбы одной европейской страны за другой хватаются за голову: на фронтах Ирака и Сирии сражаются 900 "евроджихадистов" из Франции, 400 — из Соединенного Королевства, три сотни — из ФРГ, почти столько же — из крошечной Бельгии, еще сотня из США, в то время как в пересчете на душу населения все рекорды бьет Дания (22 боевика на миллион населения). По данным авторитетной разведывательной структуры The Soufan Group, которые на днях обобщил британский "Экономист", больше дают только приграничные к Сирии и Ираку исламские страны. По сути, новые боевики понемногу занимают место, пустовавшее с уходом в прошлое многочисленных левацких групп, боровшихся с тем же империализмом в 1960-1970-е. О том, как далеко готовы идти эти новые революционеры, дает представление история француза Мехди Неммуша. Отвоевав год в Сирии (как выяснили спецслужбы, в качестве тюремщика, охранявшего взятых в заложники европейцев), этот джихадист устроил бойню у Еврейского музея посреди Брюсселя в минувшем мае.
Первопроходец и символ этой метаморфозы — знаменитый террорист Ильич Рамирес Санчес, легенда левацкого террора 1970-х, он же Карлос и он же Шакал,— ныне отбывает пожизненное наказание во французской тюрьме Клерво. Этот супертеррорист, выходец из католической семьи Каракаса, начал карьеру как член молодежного крыла Компартии Венесуэлы, успел повоевать под знаменами, наверное, всех леваков мира: от "Красных бригад" до "Красной Армии Японии" и "Народного Фронта Освобождения Палестины". Его женой была знаменитая террористка Магдалена Копп из западногерманской ультралевой группы "Революционные ячейки". Число жертв терактов, совершенных или спланированных Шакалом, идет на сотни.
Только вот под конец карьеры Карлос забыл про Маркса и стал мусульманином. В тюрьме во Франции он написал книгу с говорящим названием "Революционный ислам". Трудно поверить, что боевик стал верующим — на веру ему, скорее всего, наплевать, просто Шакал понял, куда смещается вектор радикальной борьбы за "всеобщее счастливое будущее". Впрочем, как уверяет известный эксперт по радикальному исламу, Майкл Райан из вашингтонского Института Ближнего Востока, движение было встречным: теоретики джихада внимательно штудировали боевое и творческое наследие Мао, Че Гевары, а также знаменитого вьетнамского бригадного генерала Во Нгуен Зяпа, которого считают во всем мире победителем американской военщины.
Как бы то ни было, у радикального исламизма новой волны сегодня есть практически все, чтобы стать "большевизмом XXI века": утопическая идеология и идеологи (как теоретики, так и практики), а также значительная территория, на которой они все это могут претворять в жизнь. Но главное — под рукой огромная масса молодых людей, которые остались без надежды на лучшую жизнь в том мире, в котором они родились: именно они легче всего ловятся на утопии. Не случайно американских генералов больше всего тревожит их способность вербовать новых сторонников, в том числе и среди граждан западных стран.
Небеса для тех, кто верит
Но как построить мусульманское государство в современном мире, который мало чем напоминает времена Харуна ар-Рашида? Споры идут с середины XX века, по мере того как распадалась колониальная система в Азии, а следом и в Африке, молодые мусульманские страны одна за другой были вынуждены давать на него каждая свой ответ. Варианта, строго говоря, было два. Одни считали, что мусульманское государство должно быть построено по образцу халифата, несмотря на новые времена. Другие — что необходимо использовать западные госинституты, только их следует исламизировать. Поначалу победили последние: молодые страны, от Египта до Ирака и Пакистана объявили себя республиками. В Афганистане, Иране, Саудовской Аравии правили монархи, но и они, впрочем, действовали от имени современности. В современности же видела свое будущее и молодежь: достаточно сказать, что в Пакистане, где ныне талибы жгут светские учебные заведения, в начале 1950-х действовало всего 53 религиозные школы, а все рвались в светские колледжи и гимназии. Сегодня пропорция развернулась: религиозных школ в этой стране (от исламских университетов до учебных классов при мечетях) около 40 тысяч.
Причины такого разворота просты — власти государств Большого Ближнего Востока так и не решили проблем бедности, безработицы, коррупции. Независимость не улучшила жизни — и на сцену вышли исламисты с простым рецептом: надо вернуться во времена праведного халифата (VII век н.э.), который провозгласили "золотым веком", когда уммой (мусульманской общиной) управляли "праведные халифы" и все были равны и счастливы. На деле этого "золотого века" никогда не было, достаточно напомнить, что три из четырех "праведных халифов" умерли не своей смертью. Но мифы обычно популярнее уроков истории. При этом все, даже исламисты, понимали: вернуть средневековье в чистом виде нельзя, требовалось изобрести халифат для наших дней.
Понадобились свои идеологи. Например, основатель пакистанского фундаментализма Абул Ала Маудуди (его иногда называют Марксом исламистов) предложил концепцию "теодемократии". Он учил, что в отличие от Запада, где источник права и суверенитета — народ, в исламском государстве это должен быть Аллах, а народ — объект божественного суверенитета. У такой страны тоже должна быть конституция, но в ее основе — Коран, сунна и принципы праведных халифов. А править должен амир (властитель), которым становится праведник, несущий ответственность и перед народом, и перед Аллахом. Маудуди верил: уж в таком-то обществе нет места ни коррупции, ни неравенству, а каждый достойный мусульманин может стать тем самым амиром, независимо от происхождения. Были и другие исламистские теоретики, но они все выдвигали лозунги равенства перед лицом Всевышнего, справедливости, религиозного братства. Своим властям, которые правили "не по праведному", эти люди не доверяли, а Запад обвиняли в том, что он поддерживает "продажные и безбожные режимы".
Первым вознамерился создать "праведное государство" имам Хомейни в 1979-м, однако он создал не халифат, а попытался исламизировать государство: в Иране есть и президент, и премьер, которые действуют, правда, под религиозным контролем. Ну а самую мощную до ИГИЛ попытку вернуть халифат предприняли талибы в Афганистане, которые воссоздавали "государство ислама" в соответствии со своими представлениями. Им, как могла, помогала "Аль-Каида".
Слишком много халифатов?
Талибы пришли к власти в Афганистане довольно легко в середине 1990-х. Их победе помогли не только лозунги, но и кровавая неразбериха гражданской войны: в разбитых войнами странах появляется тоска по жесткой руке, которая наведет порядок. (Один из видных теоретиков перехода от джихада к строительству государства, Абу Бакр ан-Наджи, потом обобщит этот опыт разрушения государства в книге "Как управлять дикостью" и детально систематизирует: что именно надо разрушать и в какой последовательности, чтобы соплеменники со всех ног рванули в халифат.) Другое дело, что это трудно считать открытием: тоска по жесткой руке проявилась во всей красе еще в России после Гражданской. Афганистан — это скорее пример того, насколько "управление дикостью" ненадежно как формула менеджмента. Стоит напомнить: режим талибов пал в 2001-м под ударами американской авиации (США нанесли их после терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне, которые организовала "Аль-Каида") значительно быстрее, чем установился. Многие региональные аналитики, впрочем, объясняют это крушение другим фактором: шариат обеспечил процветание еще хуже, чем коммунисты,— жесткие "меры по борьбе с пороком" лучшей жизнью не обернулись, а ничего другого талибы предложить не смогли.
Уже тогда многие эксперты сравнивали коммунистов и исламистов. Известный специалист по истории талибов Ахмед Рашид в этой связи написал: "И коммунисты, и исламисты хотели радикально изменить традиционную социальную структуру путем революции сверху. Они думали покончить с племенным и этническим разделением приказными методами, что невозможно, и не желали видеть проблем, которые существуют в реальности". В общем, если в двух словах, то лучшем оружием против мифа вновь оказалась реальность.
Инициаторы новой попытки воссоздать халифат, в Ираке и Сирии, как видно, намерены учесть уроки "талибского правления". Впрочем, не только его: "работу над ошибками" лидеры радикальных исламистов ведут системно. Пример: сириец Абу Мусаб аль-Сури в серии статей долгие годы разбирал "17 горьких уроков" восстания в Хаме (его потопил в крови Асад-старший, отец нынешнего президента Сирии, в 1982-м). И результат налицо: два "горьких урока" — нужно обеспечить самофинансирование, чтобы не зависеть от внешних источников (первый) и нужно вооружить каждого бойца идеологией и уметь довести ее до мира (второй) — так впечатлили шефа Пентагона Хейгела, что он заговорил об Исламском государстве (ИГ) как о враге "нового типа".
Учтены, впрочем, и другие уроки. Лидеры ИГ тоже воспользовались неразберихой войны и рожденной ею дикостью, чтобы взять власть в свои руки. Насколько можно судить, глава ИГ Абу Бакр аль-Багдади ставит и дальше на хозрасчет — через продажу нефти соседям мелкими партиями они намерены избежать пресса глобальной экономики, все рычаги которой в руках у Штатов. Надо сказать, что покупателей хватает, а боевики наловчились вывозить нефть с подконтрольной им территории.
Кстати, воевать ИГ тоже старается с учетом ошибок "старших товарищей": от войны терактов, которые использовали, например, боевики группировки "Братья мусульмане" на Ближнем Востоке или талибы в Пакистане, они отошли. Эти "исламисты новой волны" предпочитают вообще не распылять силы и собирать их для решительных наступлений, которые позволят расширить территорию. Главари ИГ признают: этой тактике их научил опыт коммунистических герильеро XX века, от Мао Цзэдуна до Фиделя Кастро.
Наконец, руководители ИГ подвергают критике и стратегию "Аль-Каиды": по их мнению, бен Ладен слишком увлекся саморекламой, организовав шумные теракты в США, что привело к падению талибского режима и утрате подконтрольной территории. Вместо этого, считают они, следовало заниматься укреплением исламской государственности в Афганистане, а уж потом, накопив ресурсы, продолжать джихад вовне.
По информации мировых СМИ, многие исламистские группировки мира уже заявили о своей поддержке ИГ, а не "Аль-Каиды", это, например, нигерийская "Боко-Харам" или часть отрядов, входивших в "Движение талибов Пакистана". Для "Аль-Каиды" это тревожный сигнал, ее лидер аз-Завахири выступает теперь с недовольными комментариями.
Похоже, мировое исламистское движение не столь едино, как ему самому хотелось бы. Образовалось как минимум две головы — ИГ и "Аль-Каида", а есть еще и афганские талибы, в среде которых не все довольны "засильем арабов в "Аль-Каиде"". Каждая из этих сил претендует на собственный халифат, а слишком много халифатов — это неизбежно война друг с другом. Впрочем, пока что это, пожалуй, единственное, что реально внушает оптимизм по части противодействия натиску нового "исламского интернационала".