Трагикомедия "Голгофа" (Calvary) — вторая режиссерская работа Джона Майкла Макдонаха. В его прекрасном дебюте "Однажды в Ирландии" (The Guard) Брендан Глисон играл упертого полицейского из Коннемары, а теперь, слегка переодевшись в сельского священника, демонстрирует такое же ирландское национальное упрямство, отмеченное призом экуменического жюри Берлинского кинофестиваля. С прошедшей Пасхой поздравляет кинозрителей ЛИДИЯ МАСЛОВА.
В «Голгофе» главный подвиг священника (Брендан Глисон, слева) — не относиться к людям как к мясу, хотя все к этому подталкивает
Если "Однажды в Ирландии" представляет образ идеального блюстителя закона, то "Голгофа" изображает, в сущности, идеального священнослужителя: как в прошлом фильме употребление наркотиков и проституток ничуть не портило моральный облик героя и не порочило полицейскую форму, так теперь и сутана героя ничем не запятнана, хотя ее обладатель и выпивает (хоть и не так сильно, как раньше), и применяет огнестрельное оружие без острой необходимости. Более того, герой Брендана Глисона искупает чужие грехи, своих коллег-педофилов, и проводит неделю в ожидании своей казни, время и место которой ему в кабинке для исповеди назначает один из прихожан, в семь лет изнасилованный священником.
"Голгофа" — фильм более печальный, чем "Однажды в Ирландии", но внутренняя суть режиссерского высказывания и главный риторический прием те же самые: когда из максимально нагнетаемого ощущения богооставленности возникает что-то вроде физически ощутимого божественного присутствия. По отношению к первой картине Джона Майкла Макдонаха вторая как бы пазл, по-другому составленный почти из тех же самых кусочков, новый пасьянс из тех же карт. Замечательный конопатый мальчик (Майкл Ог Лейн), сам по себе способный задать половину настроения любому фильму, теперь пишет пейзажи на морском берегу. Тот же полицейский инспектор (Гэри Лайдон) на этот раз не коррупционер, а гей, чей вертлявый сожитель каламбурит, что "сосал письку епископу", — актер Оуэн Шарп, чей персонаж в "Однажды в Ирландии" с невинным видом признавался в зоофилии, в "Голгофе" создает еще одну блестящую карикатуру. Те же непременные шутки про расизм опять составляют "основу ирландской культуры", и один из поводов для них дает гастарбайтер-автомеханик (Исаак Де Банколе), встречающийся с местной Магдалиной (Орла О'Рурк), женой мясника (Крис О'Дауд). Отдельно обожаемых ирландцами румын в селении нет, но, как сварливо замечает один из персонажей, "они всегда найдутся, румыны эти, добра от них не жди". Заезжие иностранцы, однако, сами становятся жертвами необузданных ирландских нравов — примерно та же машина с пьяными водителями, с которой начинался "Однажды в Ирландии", оставляет вдовой миловидную француженку (Мари-Жозе Кроз), убитую горем, но не ропщущую: "Это не несправедливость, просто так случилось". И наконец, голубоглазый наркодилер-социопат (Дэвид Уилмот) теперь играет неврастеничного священника, сидящего на амфетаминах. "Какого хрена вы стали священником? Вам бы бухгалтером быть в страховой компании!" — рявкает на малахольного попика суровый герой, чья профессия не менее ответственна и опасна, чем полицейская служба, и смысл обоих занятий примерно одинаков: стоять на страже, в одном случае человеческого закона, в другом — Божьего. Хотя и человеческий закон на практике довольно размыт, а в чем именно заключается Божий, и подавно не всем очевидно: трудно не увидеть в сцене, когда герой рассматривает на пепелище своей церкви обгоревшую Библию, метафору несколько растерянного состояния церкви как духовного института.
Вместо старушки матери в "Однажды в Ирландии", накануне смерти испытывавшей смутные сожаления о чем-то упущенном в жизни, теперь самым близким человеком для героя становится дочка (Келли Райлли), пытавшаяся вообще от жизни отказаться. Самоубийство, пожалуй, одна из главных тем "Голгофы", за напускным цинизмом скрывающей редкое человеколюбие, сочувствие к забытым Богом людишкам и искреннюю веру в справедливость банальных фраз о том, что "каждая жизнь священна" и "у каждого мгновения жизни есть своя логика, свое значение". Эта вера парадоксальным образом написана, даже вырублена, как в камне, на неприветливом и каком-то совсем не милосердном (в поповском смысле) лице героя. В ответ на историю о японском писателе-пижоне, сделавшем харакири, перед этим составив список самых знаменитых самоубийц с участием Христа, святой отец недовольно замечает: "Вот умник". Впрочем, он и сам мог бы войти в подобный список пусть не самых известных, но самых принципиальных и героических самоубийц.