Сочи на глазах превратился в международный курорт. Как иностранцы оценивают чудесное превращение, выяснял "Огонек"
Фото: Коммерсантъ / Оксана Юшко
Фото: Коммерсантъ / Оксана Юшко
С белого портика открывается вид на спокойное море, в водах которого монолитно стоят белые лайнеры. Отсветы огней, зажегшихся на их палубах, красят воду в желтый. Вечереет. К набережной в этот час стекаются прогуливающиеся, в основном местные с детьми. Фотографируют. Слышна и иностранная речь.
— Это гостиницы,— объясняет кому-то женщина в черной широкополой шляпе. На лице женщины тонко наведен макияж.— В лайнерах живут волонтеры. Я коренная жительница Сочи,— добавляет она.— Наш город так изменился, что вот уже месяц я каждый день, нарядившись, выхожу на прогулку — полюбоваться им.
Насмотревшись на плавучие жилища, люди расходятся — идут гулять по аллеям, которые в это время суток уже загораются разноцветными огнями. А иностранцы, во всяком случае, многие из них, спустившись с набережной, берут чуть правее и оказываются перед рестораном, на стеклянных стенах которого написано — "Улитки", "Мидии", "Французские десерты", а ниже — то же самое на английском. Иностранцы заходят в "Бригантину", где у самого входа на стене висит большая фотография — премьер-министр Дмитрий Медведев, а рядом с ним — круглолицый улыбающийся мужчина в белом поварском халате. Из широких окон открывается вид на море, пальмы, рыбаков, забросивших удочки за парапеты портика, и на все те же круизные лайнеры, вросшие в воды Черного моря.
От Дали до Медведева
Из кухни появляется шеф-повар Марсель Симано — тот самый круглолицый человек с фотографии. Он садится за столик, а за его спиной — пять иностранных посетителей: четверо мужчин и один подросток с грустным лицом.
— Сначала я работал в ресторане в Москве,— говорит Марсель.— Приехав в Россию, я вообще очень удивился — Москва оказалась не такая, как писали о ней в наших газетах. Я приехал, а людей, оказывается, на улице не убивают. Только была другая проблема — сегодня ты всем нужен, а завтра тебе могли сказать: "До свидания. Мы берем другого повара". Так мне и сказала мой босс: "Ты больше не нужен".
— А почему? — спрашиваю я.
— Потому что она была грузинкой и не любила французскую кухню. Я уехал из Москвы и нашел свое место в Сочи. О-о, и я чувствовал себя тут в большей безопасности, чем в Ницце, откуда я родом,— Марсель оглядывается на посетителей, поедающих суп из высоких белых тарелок.— Вы знаете,— подавшись вперед, шепотом произносит он,— это — мой суп. Я готовлю по-старому — никаких порошков. Один соус могу готовить три дня. Иду на рынок, выбираю все самое свежее... Мне Сочи нравится тем, что тут я могу покупать на маленьких рынках, а не в магазине,— громче заканчивает он.
— И как понять, что суп вашим гостям понравился? — оглядываюсь на подростка, который ест суп с таким же кислым лицом, с каким и вошел в этот ресторан.
— По тарелкам — насколько они пусты,— отвечает Марсель.— У нас правило: если в тарелках осталась еда, официант вежливо спрашивает клиента, почему. Перед Олимпиадой мы изменили меню — оно стало короче. Боюсь, вдруг я не найду нужные для блюд овощи. Не хочется говорить клиенту, что того или этого блюда из меню нет. Но ко дню открытия мы хорошо подготовились, хе-хе,— у Марселя блестят глаза, и он потирает сухие руки.— Продукты закуплены, персонал готов. А знаете, почему? Тут в Сочи я понял, что с персоналом надо работать не так, как во Франции. Во-первых, надо научить их улыбаться. Сначала я не мог понять — прихожу в магазин, а там продавцы со мной разговаривают, как с собакой. О-о-о, а я хотел, чтобы мой ресторанчик наполнился французской атмосферой и улыбками. И, знаете, что еще я понял в Сочи? Нужно давать молодым шанс учиться. Особенно женщинам. Тут в России у женщин тяжелая жизнь, часто они одни воспитывают ребенка. Знаете, почему я предпочитаю давать шанс русской женщине, а не русскому мужчине? Потому что русская женщина этот шанс возьмет... Как-то ко мне подошла наша молодая уборщица и говорит: "Марсель, я хочу научиться работать на кухне". "Почему нет?" — ответил я. А еще был парень. Он мне тоже говорит: "Хочу стать поваром". "А чем ты занимался раньше?" — спрашиваю его. "На стройке мешал бетон". Я взял и его. Он проработал три недели на кухне со мной, а потом спрашивает: "Марсель, а ты будешь мне платить?" "Но, любезный,— ответил я,— я всему тебя учу, это ты должен мне платить". Он до сих пор работает у меня на кухне — стал поваром, женился, у него родился ребенок, и он собирается купить квартиру. Иногда я помогаю своему персоналу, если они не могут расплатиться с ипотекой, вношу деньги за них, а они отрабатывают в сезон. Поэтому все сотрудники до сих пор со мной, и я в них уверен — к Олимпиаде мы готовы.
— Значит, ваши основные клиенты — туристы? — спрашиваю я, когда иностранцы, наевшись, встают из-за столиков, а их сменяют другие, переговаривающиеся на итальянском.
— Нет-нет, я не хочу туристов! — горячо шепчет Марсель.— Они на всем экономят. Они приезжают из Арканзаса и спрашивают, почему я не добавил в блюдо...— Марсель делает несчастное лицо, собираясь, видимо, через силу произнести название ингредиента, который требуют американцы,— уксус,— наконец говорит он с кислым выражением лица.— Уксус, уксус, уксус! — произносит он по-русски, хотя до того говорил на смеси английского с французским.— Нет-нет, мои клиенты — это сочинцы. Не богатые, нет, но и богатые тоже есть среди них. Они бывали в Европе и, конечно, во Франции. Их не надо приучать к лягушачьим лапкам, и они знают, что только одно место в Сочи может предложить им настоящую французскую кухню.
— А у вас обедают знаменитости? — покосившись на фото, спрашиваю я.
— Ах да! Дмитрий Медведев,— отвечает он.— Прежде чем открыть этот ресторан здесь, я работал в Красной Поляне, и Медведев ел у меня и даже брал мою еду с собой в самолет. В этом ресторане он тоже бывал. Но когда я был молод, жил в Ницце и работал официантом в одном известном ресторане, моими клиентами были Бельмондо, Ив Монтан и Сальвадор Дали. Дали был тяжелым клиентом. А я был самым молодым, и все вечно посылали к нему меня: "Смотри-смотри, Марсель, твой Дали пришел".
Радиоинженер из Германии не представился, говорит, что не очень общается с местными
Фото: Оксана Юшко, Коммерсантъ
— А чем он был так сложен?
— Он был такой...— Марсель делает лицо примерно такое, каким оно было у иностранного подростка, который только что ел за его спиной суп, только приправляет это выражение щепоткой надменной рассеянности.— Всегда надо было быть рядом, чтобы не упустить ни одного его движения. Но я обслуживал его без проблем.
— А он вас узнавал? Называл по имени? Улыбался вам?
— Он? Никогда...— отвечает Марсель, и я хочу спросить, а улыбался ли ему российский премьер-министр, но уже и сама вижу, что на фото тот сияет улыбкой.— Знаете, что такое Сочи для меня? — спрашивает Мишель и гордо отвечает самому себе:-- Маленькая Ницца!
— А почему вы не остались в Ницце?
— Налоги, налоги, налоги,— произносит Марсель по-русски, так же как до этого вставил в свою англо-французскую речь русское слово "уксус".— Во Франции ты работаешь, но все время платишь налоги. В Сочи я, по крайней мере, могу потрогать деньги и понимаю, ради чего работаю.
Они постарались
Сочи полнится солнечным светом, на теплом ветру трепещут узкие полотнища, обещающие близость открытия Олимпийских игр. У порта большой периметр огорожен щитами, из-за которых несется музыка. Здесь идет репетиция открытия Игр.
— Вот и дождались...— произносит пожилой прохожий со вздохом, говорящим о том, что ждали долго.
Неподалеку белая будка. Ее стекло сверху обклеено черно-белыми распечатками лиц предполагаемых террористов-смертников. Под ними виднеется лицо усатого полицейского, он одиноко сидит в будке и разглядывает прохожих, каждый третий из которых одет в цветную олимпийскую куртку. По аллеям города деловито передвигаются волонтеры с беджиками на груди. В массивных меховых папахах прогуливаются казаки, их пояса туго затянуты ремнями. И тут и там сотрудники полиции — снуют, стоят, следят.
У фонтана, струи которого бьют прямо из плоского железного поддона, а над высокими узкими струями встает искусственная радуга, фотографируются сочинцы и иностранцы.
— Самый дешевый билет на Игры, говорят, стоит 500 рублей,— говорит женщина с коляской своей спутнице. Они останавливаются у пешеходного перехода и ждут, когда загорится зеленый.
— А что будет, когда они закончатся? — обращается к ней с вопросом другая.
— Что? Иностранцы уедут, а на их место приедут таджики и узбеки...
Она не успевает договорить — ее перебивает светофор: бесстрастным голосом он сообщает, что переход через дорогу разрешен. Потом то же самое он произносит на английском. Женщины замирают от неожиданности, а группа иностранцев спешит через дорогу — к олимпийским медведю, тигру и зайцу в голубых шарфах. Пластиковые звери — в человеческий рост. Иностранцы приседают на корточки между зверей, улыбаются, фотографируются.
— Nice city. Nice city,— переговариваются они.
Они приехали из Словении. В Сочи — второй день.
— Мы были на прошлых Олимпийских играх в Ванкувере,— говорит один из них. Его светлые волосы собраны в длинный хвост.— Там люди, как и сейчас в Сочи, жили Олимпиадой. Мы еще не успели осмотреться, но уже поняли: Сочи — nice city,— повторяет он.— Берег моря, пальмы, мало машин. Если мне здесь понравится, я приеду сюда еще на отдых после Олимпиады.
По городу снуют люди с камерами и беджиками. Может быть, из-за них появляется чувство: несмотря на яркость красок, чистоту и инфраструктуру, которую отчаянным рывком удалось дотянуть до европейского уровня, город напряжен. Напряжен, как человек, на которого со всех сторон обращены глаза. Пожалуй, он похож на ту женщину в шляпке в морском порту. Она приоделась и вышла в люди. Но не все взгляды, устремленные на нее, дружелюбны.
В "Макдоналдсе" все столики заняты посетителями. На многих головах колышутся пластиковые флажки Российской Федерации. Пружинами они прикреплены к синим ободкам, которые выдаются каждому посетителю на входе. Я присаживаюсь за столик, за которым уже сидит африканец.
— Я не имею права с вами разговаривать — таковы условия моего контракта,— говорит он.— Я работаю в Олимпийской деревне, для того, чтобы я с вами поговорил, вам надо получить разрешение в коммуникационном департаменте нашей компании.
— Хорошо,— соглашаюсь я.— А без этого разрешения вы не могли бы ответить на один простой вопрос: "Вам нравится Сочи?"
Он сначала поджимает губы, раздумывая.
— Nice city,— наконец произносит он.— Очень приятное географическое положение. Я не знаю, как местные воспринимают изменения, случившиеся в их городе, но я вижу, что власти сильно постарались.
— А вы захотели бы вернуться сюда как турист, на отдых после Олимпиады?
Клаудиус Эдер со своей дочкой Полиной
Фото: Оксана Юшко, Коммерсантъ
— No, no! — он быстро уходит, а я остаюсь за освободившимся столиком. "They tried hard",— произнес он, и эти слова, включая другую фразу "nice city" кажутся мне сейчас ключевыми в отношении иностранцев к нашему российскому городу Сочи. А еще мне кажется, если бы кто-то из прогуливающихся по набережной решил сделать женщине в шляпке комплимент и сказал бы просто: "You are nice" после того, как она "tried so hard" для того, чтобы стать красивой и понравиться тем, кто будет на нее смотреть, она бы обиделась.
Рядом присаживается пара — рыжебородый мужчина лет сорока и женщина восточной внешности. Они переговариваются на английском. Когда я обращаюсь к мужчине с вопросом — "Откуда вы приехали?",— он краснеет, как это бывает с рыжими.
— Я радиоинженер,— отвечает он.— Приехал из Германии. Мы отвечаем за церемонию открытия в техническом плане. Но я в Сочи уже не первый раз, был тут месяц назад. И, знаете, я немного разочарован — еще не все доделано, а открытие совсем скоро.
— Вам нравится Сочи? — задаю я свой стандартный вопрос, и он еще больше краснеет.
— Nice city,— отвечает он словно эти слова мантра, которую зазубривает каждый иностранец перед тем, как пересечь границу Сочи.
— А местные жители вам нравятся? — спрашиваю.
— Мы с женой,— он кивает на женщину, сидящую напротив,— не ходим в людные места. Я провожу все время на работе, а потом в гостинице. У нас нет контакта с местными. Но я вам скажу, что персонал в гостинице мне не нравится. Они абсолютно недружелюбны... Absolutely,— хорошо артикулирует он.— Они совершенно не улыбаются и не говорят по-английски.
— Но, по-моему, наши власти сделали все, чтобы вам было удобно,— говорю я.— Значит, когда закончится ваша работа, вы тоже не захотите приехать сюда снова? Никогда?
— No, no, no! — эмоционально отвечает он.— Never.
Новое слово
В аллее на лавочке сидит полноватый мужчина и умиротворенно смотрит вдаль. Если проследить за его взглядом, то направлен он на шпиль сочинского железнодорожного вокзала.
— How are you? — вывожу его из созерцательного состояния.
— I am fine,— быстро реагирует он и представляется,— Марк Пристли. Я из Англии. В Сочи я уже три месяца,— со вздохом усталости сообщает он, а я думаю про себя: неужели и этот сейчас произнесет ту же мантру? И пусть в ней прозвучит весь тот позитив, который европейцы усваивали веками, и вся та доброжелательность, которую в общении с незнакомцем англичане считают обязательной, хотя, может быть, я сбила мысль Марка Пристли, умиротворенно созерцавшего шпиль вокзала, он, Марк Пристли, добродушно взирающий сейчас на меня со скамейки, раздражен. Но, как бы там ни было, произнеси он сейчас "nice city" — мое русское ухо сумеет уловить в этих словах крупицу иностранного высокомерия, как нос шеф-повара Марселя способен учуять нотку уксуса в любом блюде.
— Ах,— говорит Марк, погладив живот,— наша компания прокладывает кабели для телевизионных каналов, которые будут освещать Олимпийские игры. Я тут очень давно. Да, безусловно, мы все в Англии наслышаны, каких денег российской власти стоили эти Игры.
— Вы считаете, что эти траты того не стоили?
— Да почему же? Изменения невероятные. Вы были в Красной Поляне, видели, какие там построили гостиницы и дома отдыха? Еще несколько недель назад все выглядело незаконченным и казалось, что к сроку не успеть. Но люди работали двадцать четыре часа в сутки. Это невероятно!
— Вам нравится город?
— А почему вы спрашиваете? — неожиданно вопросом на вопрос отвечает Марк Пристли.— Почему он мне не должен нравиться? Знаете, что он мне напоминает? Небольшой курортный городок где-нибудь в Испании — пальмы, Средиземноморье, ах,— вздыхает он, бросив новый мечтательный взгляд на вокзальный шпиль.— Это город праздников и выходных.— Я думаю, что русские...— продолжает он,— я думаю, что их надо узнать. За три месяца, проведенных здесь, я понял: то, что они не улыбаются, еще ни о чем не говорит. Но стоит тебе улыбнуться первым, как они сразу улыбаются в ответ, говорят "спасибо", "пожалуйста". То, что они первыми не улыбаются — это защита. А вы, кажется, чем-то недовольны,— делает вывод Марк.— Что вы сами думаете о Сочи?
— Я думаю, что его дотянули до европейского уровня, но когда Игры закончатся, боюсь, не привыкшие местные жители не сумеют распорядиться этим уровнем комфорта.
— Надо подождать...— многозначительно отвечает он.— От этого будет польза, вот увидите. Раньше только богатые россияне могли позволить себе отдых на лыжных курортах. А теперь Игры закончатся, все сделанное останется на месте, и даже представители среднего класса смогут всем этим воспользоваться. Хотя, кхе-кхе...— он собирает кашель в кулак,— мы знаем, что во время подготовки было и много неприятностей — людей просто выталкивали из их домов. Наша пресса много писала об этом. Но также наши журналисты писали о низком уровне безопасности. А я не чувствую себя тут в большей опасности, чем в Лондоне,— Марк Пристли удобней устраивается на скамейке.— В 2007 году в лондонском метро был теракт,— говорит он.— Поэтому лично меня бессмысленно пугать терроризмом. Я думаю, что тут работает вся мощь российских служб безопасности, и, наверное, Сочи сейчас — одно из самых безопасных мест в мире.
— За три месяца у вас в Сочи появились любимые места? — спрашиваю его.
— Конечно. Вот этот вокзал, например,— он посылает шпилю еще один любовный взгляд.— Прекрасная архитектура. Wonderful.
Отходя от него, я думаю о том, что шпиль вокзала так нравится англичанину Марку Пристли, возможно, потому что напоминает лондонский Биг-Бен. И, кроме того, услышь в свой адрес "wonderful", а не "nice", дама в шляпке почувствовала бы себя оцененной по достоинству.
— Стойте! — машет рукой Марк.— А вы видели, какие пустили "Ласточки"?! Поезжайте! Вы найдете поездку wonderful!
Бледное солнце, одетое в оранжевый купол, окунается в море. Мимо проносятся молы, гряды черных камней — они срезают и сдерживают волны. Но сегодня волн нет. Сегодня тепло и так солнечно, и кажется, что солнце, устав заливать лучами Сочи и распределять тепло между значительно прибавившимися за последние дни прохожими, погружается в море устало, но и, наконец, расслабленно, с чувством выполненного долга. Оно напоминает Марка Пристли, вальяжно раскинувшегося на скамейке в конце рабочего дня.
"Ласточка" мчится в сторону Адлера. В вагонах тепло, чисто, а билет в один конец стоит всего 48 рублей.
Переселенец Клаудиус
— Я из Швейцарии,— говорит Клаудиус. Мы сидим в полутемном баре одной из гостиниц в центре Сочи.— Моя жена — русская. Познакомился с ней в Лондоне. Мы решили переехать в Россию. А почему нет? — говорит он, хотя никто пока не ставит под сомнение правильность его решения.— Приехали в Санкт-Петербург, но там — б-р-р — было слишком холодно для меня. Я поискал в интернете подходящий город и выбрал Сочи. Знаете, почему я захотел жить в России и живу в Сочи уже три года? Здесь больше свободы.
— Неужели? Разве за последний год наша российская гражданская свобода не была много раз ущемлена?
— Вы просто не жили в Швейцарии. Там вас ограничивает и ущемляет не полиция, а сами граждане. Они всегда друг за другом следят, все о тебе знают и не стесняются делать посторонним замечания.
— Но разве вы не привыкли за годы с момента рождения воспринимать это как должное?
— Нет, не привык. Я просто родился не в той стране. Конечно, когда я только приехал в Сочи, то стал легкой добычей для сотрудников полиции. Они меня постоянно останавливали на дороге, потому что с иностранным паспортом тут первое время было нелегко. Но я быстро понял, как себя надо с ними вести. Нельзя им говорить: "О`кей, о`кей, я на все согласен",— опустив широкие плечи блеющим тоном говорит Клаудиус.— Надо говорить так,— он снова расправляет плечи: "Это еще что такое? — говорит он тоном человека, знающего свои права.— Почему вы меня остановили? — продолжает допрос воображаемого полицейского.— Вот мой паспорт. Вы можете его посмотреть через стекло, но трогать ничего не надо". И все, они сразу отставали от меня. У россиян в крови бояться полицейских, а в той стране, откуда я приехал, нет.
— А кем вы работаете?
— Я бизнес-консультант... Когда я ехал в Россию, знал о ней только из прессы. Думал, что тут людей убивают на улицах. Но приехал и увидел — все не так. В Питере мне не понравилось, а в Сочи — да. И люди здесь другие — расслабленные. Это из-за морского климата. У меня за три года не было ни одного конфликта ни с властями, ни с местными жителями. Правда, сначала бабушка-соседка не любила меня, но я ей улыбался, она наконец привыкла ко мне и теперь тоже мне улыбается. Поверьте, это не испытание — жить в Сочи.
— Вы как-то слишком позитивно настроены по отношению к России...— с сомнением произношу я.
— То же самое мне постоянно говорит жена,— отвечает он.— Но я вижу, как здесь растет уровень жизни. Конечно, Олимпиада ускорила этот процесс. Сочи сильно изменился за последние месяцы. Я выхожу на прогулку с детьми и каждую неделю нахожу что-то новое. Я не говорю, что так хорошо во всей России. И в Сочи не всегда бывает вода и электричество, но город все больше начинает быть похожим на Западную Европу, на Италию 1970-х годов. Но если честно, комфортней всего мне было в том Сочи, каким он был год назад. Вот говорите, что я настроен слишком позитивно, а вы, мне кажется, немного саркастичны. Да, на все эти изменения были потрачены большие деньги, но вы поймите, что Россия — не Италия, не Греция и не Франция, которые все в долгах. У России есть деньги.
— А что вы знаете об остальной России, о наших малых городах и деревнях?
— Я понимаю, что вы имеете в виду — что есть много мест в России, где люди живут бедно... Но вы не понимаете одного... Когда к вам должны приехать гости, на которых вы хотите произвести впечатление, вы не будете их встречать в...— он оглядывает мою одежду.— Одним словом, если у вас есть деньги, вы пойдете и купите себе одежду от Армани. А если вы еще и женщина, то вы наведете макияж, потому что знаете: на вас будет смотреть много глаз.
— То есть Сочи — это Россия в одежде от Армани?
— В России есть коррупция — это факт. Но страна за эту одежду от Армани заплатила наличными, а не кредитной картой. Примите это тоже как факт. И еще одно поймите: то, что Россия делает для иностранных гостей, это не гостеприимство. Это бизнес. В Сочи много молодежи. Они, может, тоже хотели бы увидеть мир, но у них нет денег на путешествия. По-вашему, что плохого в том, что мир сам придет к ним? Почему вы не можете за них порадоваться? Почему вы, россиянка, в отличие от меня, швейцарца, не позитивны?
Клаудиус уезжает. Сейчас на своей машине он проедет мимо здания, которое называется "Титаник". Саму архитектуру здания Клаудиус считает ужасной, но не вид на город, открывающийся с него,— причудливые переплетения гирлянд, собранных из огней зданий, конкуренцию которым теперь составили и огни круизных лайнеров, которые будут гореть всю ночь. И подсветка на деревьях. И цепи светящихся фигурок, которые раскиданы по городу просто так: вдруг именно это вкупе с другим иностранным гостям и понравится?
Да, с того места, которое сейчас проезжает Клаудиус, Сочи действительно похож на хозяйку торжества и праздника, надевшую на себя все самое лучшее, фирменное и дорогое. Но когда огни погаснут с наступлением утра и начнет всходить солнце, вид Сочи будет иметь другой. По заверением Клаудиуса, вид этот — настоящий, wonderful, и такой, какого не бывает даже в кино.