Борис Ельцин назвал три основные причины своего ухода: 1. Неудовлетворительная работа Секретариата ЦК и его ведущего — Лигачева. 2. Медленный темп перестройки (о чем, кстати, говорилось в заключительной части доклада генсека на этом же пленуме). По мнению Ельцина, «партия сейчас должна взять именно революционный путь и действовать по-революционному». Сейчас же «у людей стала падать вера в перестройку», так как «они реально ничего за это время не получили». 3. Формирование культа личности Горбачева. «В последнее время обозначился определенный рост славословия от некоторых членов Политбюро в адрес генерального секретаря (...) что постепенно, постепенно опять может стать «нормой», культом личности».
Закончил же Ельцин свою бунтарскую речь прошением об отставке: «Видимо, у меня не получается работа в составе Политбюро. По разным причинам. Видимо, и опыт, и другие, может быть, и отсутствие некоторой поддержки со стороны, особенно товарища Лигачева, я бы подчеркнул, привели меня к мысли, что я перед вами должен поставить вопрос об освобождении меня от должности».
Горбачев предложил присутствующим обменяться мнениями по поводу услышанного. В итоге обсуждение 5-минутного выступления Бориса Ельцина затянулось на три с половиной часа. Развернулись прения, в которых приняли участие 26 человек, в том числе все члены Политбюро. Их оценки выступления Ельцина были сплошными идеологическими стычками и тумаками.
После состоявшейся дискуссии слово вторично взял возмутитель спокойствия — Борис Ельцин: «Суровая школа сегодня, конечно, для меня за всю жизнь... Что касается перестройки, никогда не дрогнул и не было никаких сомнений ни в стратегической линии, ни в политической линии партии...
Я сказал, что подвел Центральный Комитет партии, Политбюро, Московскую городскую партийную организацию и, судя по оценкам членов Центрального Комитета партии, членов Политбюро достаточно единодушным, я повторяю, что сказал: прошу освободить и от кандидата в члены Политбюро, соответственно и от руководства Московской городской партийной организацией».
И если бы не Горбачев, то отказника уже на этом же пленуме сняли со всех должностей. Наиболее ретивые посылали в президиум записки с требованием немедленной расправы. Вот, например, впервые публикуемая записка Н А. Назарбаева (который тогда занимал пост председателя Совета министров Казахской ССР).
Однако генсек, сказав, что «товарищ Ельцин оказался неподготовленным к такому посту и ему сейчас трудно», многозначительно заметил при этом: «Но я вот не сказал бы, что эта должность непосильна ему в перспективе...» Он также призывал собравшихся «не решать сгоряча этот вопрос». В итоге пленум принял постановление, в котором выступление Ельцина признавалось «политически ошибочным», а соответствующим партийным органам поручалось рассмотреть его заявление об отставке. Решение по «делу Ельцина» было отложено до февраля 1988 года. Только тогда пленум ЦК принял отставку Бориса Николаевича с поста кандидата в члены Политбюро. Вопреки распространенному мнению, никаких кадровых решений в отношении Ельцина на октябрьском пленуме принято не было.
Может быть, Горбачев надеялся на более снисходительное отношение московских коммунистов к своему патрону, который хоть и забежал немного вперед, но все же по пути перестройки. Однако на состоявшемся 11 ноября пленуме МГК повторилось словесное избиение поверженного кумира. Несмотря на робкие призывы «говорить вовремя» о недостатках руководителей, а не «становиться смелыми задним числом», в целом обвинения в адрес опального шефа были более агрессивными, чем на общесоюзном партийном форуме. Не удивительно, что последнее слово будто говорил человек, который вот-вот сорвется.
«Я честное партийное слово даю, конечно, никаких умыслов я не имел, и политической направленности в моем выступлении не было... Я потерял как коммунист политическое лицо руководителя. Я очень виновен перед Московской партийной организацией, очень виновен перед горкомом партии, перед вами, конечно, перед бюро и, конечно, я очень виновен лично перед Михаилом Сергеевичем Горбачевым, авторитет которого так высок в нашей организации, в нашей стране и во всем мире».
В отличие от стенограммы московского пленума, отчет октябрьского пленума ЦК был предан гласности лишь в феврале 1989 года, когда Ельцина было уже не удержать — он оказался на волне народного протеста. Борис Николаевич год спустя признался на встрече со слушателями Высшей комсомольской школы: «Надо было сразу стенограмму выступления дать, и тогда бы вот этого ажиотажа вокруг фамилии Ельцина и не было бы». Засекреченный пленум породил много слухов. Один из них — о содержании речи Бориса Николаевича, который осмелился сказать всю правду в глаза партноменклатуре, за что и был сброшен с кремлевских вершин. Так всесоюзная популярность и ореол мученика сошлись на одном человеке.
Трудно сказать, приложил ли Горбачев усилия, чтобы убрать Ельцина из руководителей МГК, но после всего случившегося он создал специально под бунтаря должности министра без портфеля и первого заместителя председателя Госстроя СССР (так же как в 1989 году — Комитет по делам архитектуры и строительства в Верховном Совете). Кроме того, Ельцин оставался членом ЦК КПСС и участвовал в работе всех пленумов ЦК.
Так закончилась партийная карьера Бориса Ельцина и началось его вхождение в большую политику не с кремлевского входа. Страна переходила к стихийной демократии. Начатая Горбачевым революция сверху была уже на исходе, начиналась революция снизу, которая избрала себе в герои другого человека. Оставив Ельцина в Москве на правах привилегированного отставника, Горбачев, пусть и против своей воли, превратил его в символ рождавшейся в стране оппозиции.
Речь Ельцина на октябрьском пленуме обросла мифами. Считается, что первый российский президент вступил в революцию не колеблясь, сразу. Но изменение характера и настроения Ельцина шли куда сложней. Недавно рассекречена президентским архивом полная стенограмма октябрьского пленума. В открытых для исследователей материалах отражены все стадии фильтрации текстов выступлений на партийном форуме. Сначала текст для правки давался самому докладчику. После авторских правок стенограмма передавалась профессиональному корректору, и только после его исправлений текст передавался для публикации. Это первая публикация подлинного варианта стенограммы с единственными (!) корректорскими правками.
Интересно, что политическая борьба сложилась так, что практически сразу после пленума речь начала свою самостоятельную жизнь. Близкий к Ельцину главный редактор «Московской правды» Михаил Полторанин позднее в телеинтервью признался, как он с друзьями-единомышленниками воспользовался возникшим после октябрьского пленума информационным вакуумом. Нашумевшая речь первого секретаря МГК была фактически засекречена, а спрос на правдивое слово был огромным, и группа журналистов для утверждения своего кумира довольно быстро сочинила и запустила некий вариант речи, который выдавался за подлинное выступление Ельцина.
Вот выдержки из сочиненного спича.
Прежде всего досталось супруге Горбачева: «Очень трудно работать, когда вместо конкретной дружеской помощи получаешь только одни нагоняи и грубые разносы. В этой связи, товарищи, я вынужден был просить Политбюро оградить меня от мелочной опеки Раисы Максимовны и от ее почти ежедневных телефонных звонков и нотаций».
Была раскрыта тема борьбы с привилегиями номенклатуры (тот самый акцент на социальную зависть, ставший впоследствии основным коньком Ельцина в его борьбе за власть): «Как я должен объяснить это ветеранам Великой Отечественной войны и участникам Гражданской, которых сейчас уже можно пересчитать по пальцам? Вы видели список продуктов из праздничного заказа? А мне принесли, показали. И каково мне выслушивать их, когда они говорят, что это объедки с барского стола? И вы понимаете, товарищи, чей стол они имеют в виду! Как я должен смотреть им в глаза? Ведь они же, не щадя жизни, завоевали и вручили нам власть. Что я могу им теперь ответить? Может, товарищ Лигачев мне подскажет?»
Именно эта «речь Ельцина» стала документом политической жизни. В ясности и простоте была ее сила. Вспомним: в те времена так наивно мыслили многие. Воинствующий антибюрократ и справедливый начальник — вот кем стал Борис Николаевич в общественном мнении.
Реальному Ельцину ничего другого не оставалось, как соответствовать сотворенному народному мифу. Народ повел его за собой.
Тогда же, для осуществления своего плана, Ельцину необходимо было возращение к реальным рычагам власти. И, несмотря на перенесенное им унижение на октябрьском пленуме, он уже в июле 1988 года просит для себя политической реабилитации на XIX партийной конференции:
«Товарищи делегаты! Реабилитация через 50 лет сейчас стала привычной, и это хорошо действует на оздоровление общества. Но я лично прошу политической реабилитации все же при жизни. Считаю этот вопрос принципиальным...
Я остро переживаю случившееся и прошу конференцию отменить решение пленума по этому вопросу. Если сочтете возможным отменить, тем самым реабилитируете меня в глазах коммунистов. И это не только личное, это будет в духе перестройки, это будет демократично и, как мне кажется, поможет ей, добавив уверенности людям».
Вчерашний крупный политический лидер, он не мог окончательно сжечь за собой все мосты. Тем более он сам уверял: «С первых дней работы в Политбюро меня не покидало ощущение, что я какой-то чудак, а скорее чужак среди этих людей». Он, очевидно, колебался еще 3 ноября 1987 года — Горбачеву доставили записку от Ельцина, в которой тот просил оставить его на посту первого секретаря МГК КПСС. А ведь на октябрьском пленуме он ясно дал понять, что просит его освободить от этой обузы.
Видимо, в тот момент, 20 лет назад, Ельцин верил в то, что рано или поздно он будет Горбачевым востребован.
Как дальше история распорядилась их судьбами и судьбой страны, мы хорошо знаем.
Фото ЮРИЯ ФЕКЛИСТОВА/АРХИВ «ОГОНЬКА»