Приключения беглого анархиста

Как выясняется, даже политическое убежище, полученное в европейской стране, не гарантирует избавления от неприятностей с Родины

Петр Силаев, политический беженец категории "А"

На прошлой неделе я получил письмо из Интерпола — и вздохнул с облегчением. Судя по всему, подошла к концу странная международная история, в центре которой я себя неожиданно обнаружил.

Все началось в июле 2010 года, жарким днем, когда я неудачно съездил в Подмосковье с группой приятелей, и в результате прокуратура города Химки возбудила против меня дело по статье "Хулиганство". Ни тогда, ни позже никому так и не удалось понять, в чем же заключался собственно состав моего преступления. Но докапываться до сути я не стал — разъезжал по туристической визе в Евросоюзе, ожидая решения по моему заявлению о предоставлении политического убежища. Подмосковные полицейские между тем еще два месяца задерживали моих отдаленных знакомых, выпытывая, где же именно в Москве я скрываюсь. Люди пыхтели, но ничем помочь им действительно не могли. Тогда меня объявили в федеральный розыск. Известие об этом я встретил с радостью и немедленно приложил официальное заявление Генпрокуратуры к своему делу — возможно, именно это сыграло решающую роль в том, что власти Финляндии в итоге предоставили мне "элитный" статус политического беженца — международную защиту категории "А".

Российская полиция так навсегда бы и оставалась в своем неведении, если бы не мой блог на сайте Openspace.ru. Я разместил там несколько отрывков — "Записки беглого анархиста", все даты и города в текстах были умышленно перепутаны. Полиция восприняла мое творчество как вызов — в редакцию сайта полетели запросы на предоставление информации, угрозы, что придут с выемкой. А очередной полицейский пресс-секретарь выступил с заявлением, что мое дело передано в Интерпол.

Я тогда не обратил на это внимания, но через полгода обратить пришлось. На дворе был Юханнус — финский праздник солнцестояния. На берегу озера толпы людей жгли костры, прыгали через угли, а я, проснувшись утром, включил мобильный и увидел десятки пропущенных звонков и текстовых сообщений из России. Оказалось, что "Интерфакс", со ссылкой на официальные источники в полиции, только что сообщил, что я арестован в Брюсселе по линии Интерпола и бельгийские власти в данный момент послушно готовятся выслать меня в Москву. Я много тогда шутил: предположил, что накануне в "Центре Э" отмечали день рождения кого-то из сотрудников, пригласили друзей из наркоконтроля, употребили конфискат и решили наказать меня на психоделическом уровне. Еще через год, в августе 2012-го, мне стало уже не до шуток.

Испанский транзит

Их холодной Финляндии я поехал в Испанию погреться в лучах палящего солнца — и действительно погрелся на славу, в прогулочном дворе особо охраняемой тюрьмы Soto del Real. В комнату дешевого хостела, где я заночевал, утром ворвался отряд полиции, скрутил меня и доставил в отделение под конвоем — мне сказали, что я обвиняюсь в хранении оружия и взрывчатых веществ. Я заволновался — всем известна испанская паранойя вокруг борьбы с терроризмом, благодаря какой-то ошибке я мог попасть в действительно скверную историю. После долгих часов ожидания меня привели в кабинет к следователю — там уже толпилась группа любопытствующих офицеров плюс государственный адвокат. Мне показали ксерокопию — ордер Интерпола за 2011 год: articulo 213 de codigo penal de la Federacion Rusa — Gamberrismo ("Хулиганство") — спустя два года "химкинское дело" наконец настигло меня. 

Я вздохнул с облегчением и вытащил из кармана пластиковую карточку беженца — статус "А", международная защита. No te entiendo — в комнате действительно никто не читал и не говорил по-английски. Знаками я попытался донести полицейским основную суть конвенции в Женеве 1951 года, просветить их относительно положений о статусе беженца, non-refoulement и общеевропейского пространства политического убежища. Этим я вызвал только улыбку — мне никто не верил. "Подписывайте все,— сказал мне адвокат,— вас скорее вышлют на родину, вам же меньше сидеть".

Меня снова заковали в наручники и повезли в Мадрид на суд. "Хорошо,— думал я, лежа на дне полицейской машины, руки за спину,— допустим, провинциальный полицейский может не знать международного права. В Национальном суде — высшей судебной инстанции королевства — должно быть, сидят более осведомленные люди". Я ошибался — в тот же день судья, не взглянув на мои бумаги из финского посольства, подписал распоряжение о помещении меня под стражу и запуске процесса экстрадиции. Мне потребовалось 10 дней плюс напряжение всех сил и связей, чтобы это решение было пересмотрено и меня выпустили. После этого мой процесс еще длился 6 месяцев по инерции и был завершен единогласным решением судей как "несоответствующий законодательству".

Евроказуистика

С тех пор у меня было довольно времени, чтобы более подробно углубиться в проблематику экстрадиционного законодательства и взаимодействия на базе Интерпола. В первую очередь меня интересовало, могут ли человека в действительности экстрадировать из одной страны Евросоюза, если у него есть политическое убежище, в другую. В международном праве прописано положение о non-refoulement — "невыдаче", когда государство может официально отказать в экстрадиции в судебном порядке. Однако меня такая формулировка не устраивала — ведь я уже был под политической защитой на момент ареста, Женевская конвенция прямо говорит о том, что выдавать беженцев никак нельзя. Впрочем, Женевской конвенции уже больше полувека, необходимо было найти какой-то внутриевропейский документ, в котором бы прямо отвергалась эта возможность.

Я принялся за поиски. В 1999 году в финском городке Тампере проходил саммит стран Евросоюза по вопросам иммиграции. На повестке дня был основной вопрос — контроль за потоками потенциальных беженцев. К тому моменту реки людей, использующие Конвенцию 1951 года как свой последний шанс вынырнуть из ада стран третьего мира, уже окончательно оформили свое течение: сотни тысяч людей ежегодно переправлялись на плотах из Турции в Грецию, из Ливии в Италию, из Алжира и Марокко в Испанию, плюс из СНГ люди на электричках добирались в Польшу. Это стали налаженные маршруты, по которым можно было попасть на территорию Евросоюза, запросить политическое убежище и за время рассмотрения своего дела успеть уехать в более благополучные части Шенгена, вроде Бельгии и Нидерландов, а там подать документы заново. Чтобы препятствовать таким перемещениям, было решено объединить национальные процедуры получения убежища в единую систему, итогом встречи в Тампере стало подписание декларации о намерениях полностью ее унифицировать для всех стран, входящих в Евросоюз. "Единая Европа — единое убежище". 

С тех пор прошло 14 лет — к собственному неудовольствию, я обнаружил, что эти рекомендации были воплощены в жизнь более чем однобоко. В 2003 году на свет явился зловещий законопроект "Дублин-2", навсегда закрепивший своими регуляциями юридическую сторону проекта "Крепость Европа". Информация обо всех иммигрантах теперь фиксировалась в единой базе данных, а просители убежища концентрировались в системе специальных лагерей на территории "буферных" стран из числа приведенных выше. Власти Евросоюза теперь сами принимают решение, где вы имеете право находиться,— "политическая защита равносильна и одинакова в каждой из стран". При этом никаких документов о том, что эта защита распространяется на территории остальных государств-участников, так и не было подписано. "Один за всех, но не все за одного" — это противоречие бросается в глаза, но тем не менее никаких шагов, чтобы исправить положение, сделано пока не было. 

В конце концов, я нашел оценку сложившейся ситуации в одном из отчетов Верховного комиссара ООН по делам беженцев — у меня даже опустились руки. "Положение человека, оказавшегося в подобном состоянии, очень ненадежно" — это все, что главный международный орган по вопросам политубежища мог мне сказать. Ежегодно в странах Евросоюза арестовывается множество журналистов, блогеров, активистов, политиков в результате ордеров, выписанных в Узбекистане, Белоруссии, Индонезии, Китае. Европейское законодательство ничего не может этому противопоставить, кроме азбучной Конвенции 1951 года, одно упоминание о которой вызывает у юристов усмешку. 

У скептицизма есть свои основания — послевоенный договор о статусе беженцев явно ориентирован на мир, которому так и не суждено было возникнуть. В соответствии с ним все подписавшие страны обязуются не возвращать беженцев ни в коем случае — а подписали его практически все. Таким образом, буквальное следование этому принципу в теории привело бы к тому, что любой преступник мог бы купить себе статус беженца в том же Узбекистане и навсегда забыть о преследовании — неудивительно, что во всех странах традиционно смотрят на Конвенцию сквозь пальцы. Ее единственным материальным проводником сегодня остается институт Верховного комиссара ООН, на данный момент выполняющий в основном информационные функции. В случае несоблюдения страной правил Конвенции он может применять определенные санкции — тоже, к сожалению, информационные. Но по "красному уведомлению" Интерпола вы будете действительно арестованы и водворены в тюрьму — материально, а не на информационном уровне. 

Права человека — до востребования

Пришло время сказать несколько слов об Интерполе — я постоянно обнаруживаю систематическое невежество относительно этой институции у своих собеседников. Нет, речь вовсе не о том, что в 30-х его штаб-квартира находилась в Вене и после аншлюса организация попала под контроль Третьего рейха — одно время ее директором был Эрнст Кальтенбруннер из "Семнадцати мгновений весны". Вовсе не об этом. Интерпол — это международная некоммерческая организация, базирующаяся в данный момент во Франции, в городе Лионе. Ее основной деятельностью является поддержание работы специальной почтовой рассылки, куда могут писать заявки национальные офисы. Уже в Лионе эти запросы обрабатываются, им присваиваются кодировки и ярлыки, далее они рассылаются по всей сети. Интерпол сам не расследует дел и не выписывает ордеров — это всего лишь почтовый клиент, позволяющий национальным органам безопасности обмениваться данными интересующих их людей в унифицированной форме.

После окончания судебного процесса мне удалось получить от испанцев распечатки этой переписки: на корявом английском следователь Очнев из Химок (в распечатках он смешно именовал себя "агент Ochnev") требовал оказать ему содействие в моем аресте. В двух предложениях формулировалось обвинение против меня: "объединился с толпой в 150-300 человек, которая затем проследовала к зданию администрации и, используя камни, баллоны с краской и дымовую шашку, нанесла ущерб зданию в размере 395 000 рублей". Никакого фактического действия с моей стороны в этом письме описано не было — испанской полиции пришлось пойти на подлог и конвертировать дымовую шашку в "хранение взрывчатых веществ" — ни один судья не подписал бы санкцию на арест по факту "объединения с толпой".

Далее в письме следовал перечень стран, в которых я могу находиться. Украина, Польша, Нидерланды, Испания, примерные даты. Я хохотал до упаду — следователь Очнев все списал из моих отчетов на Openspace.ru, из тех, где я писал, как меня прошибла диарея и как я ночевал в курятнике. Даты и последовательность стран, как я выше упоминал, были фикцией. "Прошу поделиться любой информацией",— писал российский "агент". Да уж, своей у него определенно не хватало.

Это все было бы действительно смешно, если бы не было печально: благодаря неказистому имейлу я не только был арестован и провел некоторое время в тюрьме — в ходе моего вялотекущего процесса испанцы были вынуждены обмениваться следственной корреспонденцией с Министерством внутренних дел России и выдали кучу моей личной информации, мои тогдашние адреса в первую очередь. Халатность, конечно, немыслимая в отношении политического беженца, за которую я надеюсь в свое время получить от королевства компенсацию, но в любом случае меня совершенно не устраивало, чтобы подобный эксцесс повторился снова. Я решил действовать и написал письмо в основную контору, которая занимается делами по исключению из картотеки Интерпола — британскую ассоциацию Fair Trials International. Еще раньше, исследуя статистику дел по экстрадиции, я познакомился с несколькими громкими делами, которые они выиграли, для меня было приятной неожиданностью, когда уже на следующий день мне позвонили.

Российский кейс

"Ваше дело очень интересно для нас — это грубейшее нарушение со стороны Интерпола,— в голосе кейс-менеджера звучал искренний энтузиазм.— Мы также очень рады иметь в нашем портфеле дело из России. Нам очень приятно наконец иметь дело с... традиционным активистом, вы меня понимаете..."

Действительно, в показательном противодействии ошибкам Интерпола от российских бизнесменов мало прока. Дело в том, что в противоположность их собственным заявлениям у большинства из них нет политического убежища в Европе и Женевская конвенция ничем не может им помочь. На Западе никто не питает, конечно, иллюзий относительно того, чем занимались эти бизнесмены раньше, вместо политического убежища иммиграционные власти выдают им обычно статус "субсидиарной протекции" — гуманитарное убежище, такое же, как и у тысяч беженцев из Афганистана и Сомали. Суд отказывается экстрадировать "опальных олигархов" в Россию благодаря старым резолюциям Европарламента о том, что условия содержания в российских СИЗО бесчеловечны, а раз это касается людей, вина которых еще не доказана, суд останавливает процесс депортации и предлагает представителям российского обвинения лично явиться на слушания и предоставить необходимые доказательства. Российское обвинение рутинно игнорирует такие предложения — с доказательствами, добытыми во время ночных "маски-шоу", в Лондоне, понятно, делать нечего.

В результате "опальные олигархи" остаются заперты в туманном Альбионе — первая паспортная проверка на континенте снова обернулась бы для них судом и тяжбами. Самый известный пример — Владимир Гусинский. В 2000 году он был арестован в той же Испании по "красному уведомлению" Интерпола, инициированному Россией, и помещен в ту же самую тюрьму, в которой сидел я спустя много лет. Он провел в ней те же 10 дней, однако, в отличие от меня, у него не было на тот момент никакого статуса юридической защиты — за освобождение ему пришлось заплатить залог в 5 млн долларов, после чего он остался под подпиской о невыезде еще на полтора года, пока не закончился его процесс. Все эти обстоятельства известны, так что компанию в адвокатском портфеле Fair Trials мне составили не россияне, а индонезийский вождь-сепаратист, белорусский оппозиционер, блогер с Шри-Ланки — приличные все люди. 

Юридическая машина завертелась, нами было составлено официальное заявление в Комиссию по контролю за файлами — специальный орган, предназначенный для того, чтобы проверять национальные запросы на предмет соответствия 3-й статье Конституции Интерпола. "Организации строго запрещено принимать участие или вмешиваться в любые действия политического, военного, религиозного или расового характера". В моем случае комиссия явно допустила халатность и не только просмотрела политический мотив моего преследования, но и отсутствие состава преступления, что в резкой форме отметил в своем решении Национальный суд Испании. Появилось несколько заметок в прессе, англичане сняли небольшой ролик с моим участием — все шло своим чередом, пока российские власти не выступили в своем духе.

В один прекрасный день чиновники Министерства внутренних дел известили общественность, что они только что выслали в Интерпол запрос на арест Билла Браудера, главу хедж-фонда Hermitage Capital, инициировавшего санкции против ряда российских силовиков по "списку Магнитского", история всем известна. Я до сих пор не понимаю, зачем они это озвучили. Нет сомнения, что Комиссия по контролю за файлами проглядела бы и этот запрос и Браудер был бы внезапно арестован где-нибудь в Саудовской Аравии во время одной из деловых поездок, к своему величайшему неудовольствию. Однако россияне предпочли прилюдно опозориться: Браудер метал молнии, правозащитники бичевали кровавый режим, комментаторы припоминали Интерполу Кальтенбруннера. При этом во многих статьях в качестве показательного примера беспринципности российских властей в использовании системы международного розыска приводилась моя история — неожиданно для себя я стал английским медийным персонажем.

Методология и практика Интерпола давно устарели — все полицейские знают, что запрос на включение досье в базу данных длится обычно не менее года. Со мной в мадридской тюрьме сидело множество поляков, чехов, латышей, арестованных по линии Интерпола за невыплаченные потребительские кредиты, после экстрадиции они должны были быть немедленно освобождены, так как их дела к тому моменту уже давно закрыли. Интерпол — очень небольшая организация, в его секретариате в Лионе трудятся около 700 человек — на все 190 стран-участниц. Совершенно нереально было бы ожидать, чтобы такое количество людей могло бы проконтролировать всю корреспонденцию, высылаемую им "агентами очневыми" со всего света. Эта система строится по большей части на доверии, допущении, что все полиции мира добросовестны — представление еще более утопичное, чем Женевская конвенция и Декларация прав человека, вместе взятые.

В то же время Интерпол стремительно расширяется, увеличивает бюджет, включает в себя все новых членов. Вот его нынешний глава мистер Рональд Ноубл подписывает договор с министром внутренних дел Туркмении, вот он посещает Душанбе, вот он на приеме в Монголии, а вот он поздравляет Александра Лукашенко с молниеносно раскрытым делом о взрыве в минском метро, по которому расстреляли потом двух человек. Складывается впечатление, что Ноубл играет в какую-то свою международную игру.

Вот и неделю назад Тверской суд Москвы постановил заключить Билла Браудера под стражу — прокуратура упрямо заявляет, что готова направить документы на арест в Лион во второй раз. В ответ Браудер грозится приложить все усилия для того, чтобы Россия была вовсе исключена из Интерпола за систематические нарушения. Впрочем, я полагаю, что это так и останется лишь угрозой. Зато у меня перемены в судьбе: мне наконец пришло письмо из Комиссии по контролю за файлами: "Уведомляем Вас, что все данные о Вашем деле отныне закрыты для всех участников сети".

И на том спасибо.

Вышел из леса

Визитная карточка

Силаев Петр Юрьевич родился 31 января 1985 года в Москве. Окончил факультет религиоведения РГГУ (2007). Активист "Антифа". Был солистом панк-группы "Проверочная линейка" (2004-2006), затем возглавлял музыкальный коллектив Ted Kaczynski. Обвиняется в организации нападения на администрацию Химок 28 июля 2010 года, в ходе которой антифашисты закидали здание камнями в знак протеста против строительства трассы через Химкинский лес. Сразу после акции покинул Россию и был объявлен в международный розыск. В апреле 2012 года получил политическое убежище в Финляндии. В августе был задержан полицией Испании на основании ордера Интерпола, однако вскоре освобожден. Испанский суд отклонил запрос России об экстрадиции, не обнаружив в его действиях во время акции признаков инкриминируемого ему хулиганства. Автор книги "Исход" о жизни антифашистов, которая в 2010 году номинировалась на премию Андрея Белого.

Подготовила Александра Акчурина