У каждой эпохи свои политические evergreens. Бывали времена, наполненные милитаристской истерией: например, годы перед Первой мировой войной. В последние годы существования СССР гласность, демократия, экономическая реформа были не только политическими лозунгами, но и темами, реально волновавшими общество. Сейчас на такую роль вроде бы претендует борьба с коррупцией. Феномен этот, впрочем, не только российский. Один чешский политический аналитик написал: "Главный мотив антикоррупционной революции — убежденность в том, что самый эффективный способ возрождения общества — пересажать как можно больше людей. Безработица, конечно, в результате не станет ниже, а жизненный уровень — выше, зато народу полегчает. Борьба с коррупцией как идея очень хороша, потому что вечна, в отличие от других".
Нет, речь не о том, что с коррупцией бороться не надо. Но битва с чиновным воровством, как, скажем, и с организованной преступностью имеет смысл только в более широком политическом и общественном контексте. Говорят, Саакашвили крутыми мерами отучил грузинских полицейских брать взятки. А Муссолини даже сильно поприжал бессмертную сицилийскую мафию. Но такие успехи частны: смена режима может свести их на нет, если при этом не меняется политическая культура как таковая. Тема коррупции становится актуальной обычно, когда усиливается отчуждение между властью и большинством граждан. В более спокойные времена в странах, где нет твердой традиции общественного контроля деятельности бюрократии, народ обычно готов терпеть некий привычный (зачастую довольно высокий) уровень коррупции. При одном условии: если власть отвечает ожиданиям большинства в тех областях, которые ему кажутся наиболее важными. Формулу эту вывел недавно скончавшийся Александр Лившиц: "Делиться надо". Причем делиться не только в материальном смысле, но и хотя бы отчасти разделять с гражданами жизненное пространство — скажем, иметь дачи в Подмосковье, а не в Майами.
Режим Первой республики в Италии (1946-1994) при всей его коррумпированности обеспечил итальянцам пару десятилетий невиданного роста благосостояния. Вдобавок католическое большинство боялось прихода к власти коммунистов, а потому закрывало глаза на грехи ведущей правой партии — Демохристианской. Но стоило экономике резко притормозить, а коммунизму в начале 90-х расползтись по швам, как граждане Италии дружно возмутились гнилостью политической системы. В результате операции "Чистые руки" Первая республика просто рухнула. Но сменившая ее Вторая, наиболее заметной фигурой которой стал Сильвио Берлускони, унаследовала многие генетические черты предшественницы, в том числе и коррупцию.
Опыт показывает: проблема — не в коррупции как таковой, а в том, что политическая система перестает выражать чьи-либо интересы, кроме тех, кто к ней причастен и кормится от ее щедрот. Гнев народный возникает не там, где власти воруют, а там, где они ни черта не делают — да еще и воруют. Для оппозиции тема коррупции может стать тараном при штурме властных крепостей. А власти демонстративные попытки самоочищения могут и не помочь. Коррупция — не болезнь, а ее симптом. Бороться с ней, не меняя системы, все равно что сбивать вызванную воспалением температуру, но отказываться лечить само воспаление.