"Киногид извращенца: Идеология" — второй плод сотрудничества английской документалистки Софи Файнс и словацкого философа Славоя Жижека, после вышедшего в 2006-м просто "Киногида извращенца", где корифей современной философии в свободной форме коллажа использовал фрагменты различных фильмов для иллюстрации вынесенной в название идеи. Прошлый "Киногид" носил более хаотический характер — без особого труда протащив фрейдистский трехчлен "Эго, Супер-эго и Оно" через творчество Чаплина, Хичкока, Линча, Тарковского и других, Жижек заканчивал свою более чем двухчасовую (и местами несколько провисающую в плане увлекательности) видеолекцию выводом, что кинематограф необходим для осмысления современного мира и фильмы нужно смотреть, чтобы "понять, что в реальности более реально, чем она сама". Вынесенное в название слово "извращенец" в случае с обоими фильмами можно расценивать скорее как пиар-ход: несмотря на стремление Жижека к парадоксам и выворачиванию банальностей наизнанку, нет ничего такого шокирующе извращенного в его подходе к кинематографу как отражению человеческих фантазий и вытекающей из них же идеологии.
Новый жижековский киногид структурирован чуть получше, поскольку в своем выступлении мыслитель все-таки старается не слишком далеко уходить от понятия "идеология", однако, достаточно широкого, чтобы бойкая мысль Жижека изливалась и петляла полноводной рекой, особо не заботясь, чтобы следующий фрагмент рассуждений был жестко логически связан с предыдущим. Это довольно кинематографичный способ общения с аудиторией, которая, безусловно, отдаст должное развлекательной ценности жижековского интеллектуального аттракциона, хотя не сказать, что это невероятно крутые умственные американские горки, на которых от философских откровений захватывает дух.
Свой рассказ об идеологии Славой Жижек начинает (и завершает) возле мусорных баков, сравнивая идеологию с урной, из которой он ест, как и все человечество, а в качестве первой кинематографической иллюстрации использует антиутопию "Чужие среди нас" Джона Карпентера 1988 года, где герой находит волшебные очки, сквозь которые становятся видны упрятанные повсюду идеологические заклинания. Понятно, что в разговоре об идеологии антиутопии самое подходящее топливо, и зрителя ждут еще фрагменты "Бразилии" Терри Гиллиама и кубриковского "Заводного апельсина". Последний становится поводом подробно углубиться в культурологический разбор бетховеновской "Оды к радости", которая успешно использовалась в идеологических целях и в нацистской Германии, и в Советском Союзе, и в Китае, и в Южной Родезии, и в Перу — однако, по мнению Жижека, гениальность Бетховена заключается в том, что его "Ода" содержит как официальную первую часть, прославляющую человеческое братство, но во второй части также и критику идеологии.
Впрочем, в новом "киногиде" Жижек гораздо реже берет на себя безнадежную априори задачу — объяснить природу чьей-то гениальности (как в 2006-м он пытался "разъяснить" Чаплина, Тарковского и Линча) и чуть больше обращается к внекинематографическому материалу — в том числе и к музыке, об идеологической и психологической амбивалентности которой он уже упоминал в первом фильме. Помимо Бетховена, Жижек использует творчество группы Rammstein, которую часто обвиняют в заигрывании с нацистской эстетикой, однако, по жижековскому мнению, эта группа именно что освобождает элементы нацистской эстетики от их идеологической нагрузки и таким образом взрывает нацизм изнутри. Утверждение, хоть и лестное для "Раммштайна", но довольно голословное, да и режиссерски не очень убедительно оформленное — гораздо более эффектно выглядит погружение Славоя Жижека в "Титаник" Джеймса Кэмерона, когда освещенный мертвецким синим светом философ оказывается в сцене после крушения окруженным замороженными трупами пассажиров. Предупредив, что сейчас он сделает циничное утверждение, Жижек весьма остроумно замечает, что потопивший "Титаник" айсберг спас романтическую историю любви между девушкой из высшего общества и юношей из низов, которая иначе просто угасла бы после пары недель бешеного секса, а также по-марксистски пеняет Джеймсу Кэмерону, чей фильм с его фальшивой симпатией к "простому народу" на самом деле отражает тот идеологический факт, что потерявшие жизненную энергию представители высшего класса охотно подвампиривают у витальных низших слоев, а потом, как героиня "Титаника", спокойно возвращаются в свою благополучную жизнь.
Довольно любопытно следить, как Жижек от "Титаника" легко перескакивает к вторжению советских танков в Прагу в 1968 году, которое, как ему кажется, спасло чешскую революцию как идеальную романтическую фантазию (наподобие айсберга, спасшего романтическую love story от опошления), а потом снова разворачивается к любовной истории, но уже в "Падении Берлина" Михаила Чиаурели, где влюбленные воссоединяются исключительно благодаря Сталину. "Вот так работает идеология",— торжественно объявляет Славой Жижек, снова проникший как бы внутрь кинематографа и стоящий на трапе того же самолета, из которого в финале "Падения Берлина" вылезал божественный покровитель влюбленных Сталин. Сказать, что из второго киногида делается отчетливо и окончательно понятно, как именно работает идеология, было бы преувеличением (как и из первого фильма не становилось понятно, почему Чаплин и Тарковский — гении), но во всяком случае заслуживает уважения старание Славоя Жижека подшить к делу об идеологии (и ее якобы существующих в его материалистическом представлении объективных законах) максимальное количество улик из такой нематериальной, субъективной и сновидческой сферы, как кинематограф.
В прокате с 25 апреля