Рассказывать ли женщине, что ей изменяет муж?
Вот такой вопрос мне вчера задали. "А если это твоя подруга? Нет, Наталья, ну что ты плечами пожимаешь? Ты бы как поступила?" Я еще раз пожала плечами. Не знаю. В России принято покрывать чужие грешки. Ворует ли кто-то колбасу на мясокомбинате, бьет ли ребенка прямо на улице или дурачит супруга, которому давал клятвы верности,— наш человек предпочитает не вмешиваться. И если всегда так было, то с чего вдруг менять привычные правила? Моя хата с краю.
Но подруга ведь. Не чужой человек, который потом, когда все вскроется, первым делом тебе в глаза посмотрит: "Знала и молчала? Эх ты..." Одной такой обманутой жене тоже друзья ничего не рассказывали о похождениях ее мужа, признались, только когда она сама все наконец поняла. Она расплакалась: "Как вы могли? Вы, самые мои близкие, два года смотрели, как меня предают и не вмешивались? Это, по-вашему, дружба? Чем вы тогда лучше моего мужа? Да скажи вы раньше — я бы давно развелась и, может быть, уже встретила хорошего человека, с которым была бы счастлива".
Но у свидетелей чужих измен своя логика: "Зачем информировать Сашку, что его девушка спит с другим? Он же расстроится". И поди разберись, что их больше волнует: чувства Сашки-рогоносца, за спиной которого давно хихикают окружающие, или собственный комфорт. "Я же и окажусь крайним", "Гонца, приносящего плохие вести, убивают", "Я не хочу, чтобы Сашка отныне меня ассоциировал с неприятностями, с бедой", "Нельзя лезть в чужую семью, врагом станешь" — все эти оправдания известны. Даже Жванецкий предостерегал: "Они все равно помирятся, а вашей ноги в том доме уже не будет".
Я и сама когда-то убеждала себя, что нет смысла рассказывать приятельнице о том, что ее муж, якобы отбывший в командировку, целуется взасос с любовницей в соседнем парке и даже на работу ее приводит, уверенный, что никто из коллег не проболтается. И ведь не проболтались. Я тоже молчала. Осуждала изменщика: "Он всех нас сделал соучастниками своих гадких делишек!", злилась на себя, на собственное малодушие, но молчала. Хотя в мечтах сотни раз подходила к этому наглецу и заявляла: "Если ты сам не расскажешь своей жене, то это сделаю я". Наверное, надо было так и поступить. Честно и справедливо. И плевать, если бы подружка потом меня возненавидела за правду. Значит, такая дружба.
Значит — такая. Мои отношения с той девушкой оказались построенными на лжи, как и ее брак. Утешала я себя лишь тем, что все-таки это не лучшая подруга, не моя сестра. Тогда бы я точно вмешалась. Тогда бы ого-го! А так... Господи, да зачем мне это? Чужая семья, чужие проблемы. Я ведь иногда с ними в кофейнях сижу, он, бывает, на машине меня куда надо подкидывает, она стрижет нашу собаку — ну какой смысл мне лезть? Вдруг он больше так не будет? Вдруг она, бедняга, обо всем догадывается и решила терпеть? И вообще, кто собаку-то стричь после таких откровений будет? Нет, решено, ни слова. Что я, какая-то ябеда?..
Но до сих пор мне стыдно это вспоминать. В тот дом я постепенно перестала ходить, по собственной воле. Потому что каждую минуту там, каждую божью секунду колола меня истина: "Он изменяет. Она не знает. Я молчу". Неудобно.