О том, как рождался "Щелкунчик" и как он выглядел на премьере, корреспонденту "Коммерсанта" ТАТЬЯНЕ Ъ-КУЗНЕЦОВОЙ рассказал постоянный педагог-репетитор труппы Мориса Бежара АЗАРИЙ ПЛИСЕЦКИЙ.
— Это первый спектакль Бежара после неудачных "Мутаций"?
— Да. Он сказал, что хочет сделать "Щелкунчика". Это было где-то в мае. Он начал что-то искать, записывать, это все было скрыто от нас, а когда мы пришли к началу сезона в августе, он за три недели сделал спектакль.
— Так быстро?
— К началу работы он абсолютно четко видит и знает весь спектакль. Он может начать ставить с какого угодно момента. Потом двигаться к началу, к концу — совершенно спонтанно. Он отталкивается не от графики движения, а от каких-то ощущений, впечатлений. План балета может меняться, но видение Бежара — никогда.
— Так как же выглядит "Щелкунчик" Мориса Бежара?
— Вся сценография спектакля сделана по проекту Бежара. Он сам подбирал фотографии, с которых нужно было делать костюмы, и свои детские фото, и фото звезд из давних журналов. Он сам все рассказывает во время спектакля с экрана огромного телевизора. "Мне было семь лет, когда ко мне пришла мама и сказала, что она отправляется в длительное путешествие. Она уходила умирать в больницу". Бежар остался с отцом, который впоследствии женился и с которым у него были сложные отношения. О матери Бежар сохранил самые радужные воспоминания, он говорил: "Чем дальше отдалялась ее смерть, тем больше она становилась для меня какой-то загадочной богиней". И вот эта загадочная богиня — огромная восьмиметровая статуя Венеры, сделанная во Флоренции,— она стоит на сцене, она беременна, и мальчик Бим, alter ego Бежара и главный герой балета, все время пытается достать ее лицо, поцеловать ее (кстати, чтобы научить лазить по этой статуе, пригласили специального скалолаза). А Дроссельмейер — можно в нем угадать и отца, и Мефистофеля — все время старается его сдернуть с этой статуи. Бежар полностью обнажается перед публикой: этот балет — настоящее пособие для фрейдистов.
Например, сцена "Сна". Бежар выпускает восемь мальчиков, одетых бойскаутами. Они идут классическим движением "теней" из "Баядерки". Дисциплина кордебалета и дисциплина бойскаутов — все это странным образом переплетается, выливается в хореографический язык, то совершенно непонятный, то совершенно прозрачный. А потом бойскауты засыпают, и в их эротических снах появляются обольстительные сверкающие бородатые феи, похожие на звезд варьете. А почему бы и нет? В момент сна гигантская статуя разворачивается спиной к публике, и становится видно, что это огромный грот с Богоматерью, с младенцем, с ангелами. Из этого грота выходит мать героя, и начинается их любовное адажио.
А дальше появляется Иветт Орнер, одетая в костюм от Готье,— 80-летняя аккордеонистка, которую Бежар помнил с детства и очень любил, она выступала на всех сценах Франции. Действительно, странный полуреальный персонаж, все французы ее узнают и хлопают... Иветт играет все гигантские оркестровые темы Чайковского — Вальс снежинок и потом Вальс цветов.
Второй акт — представление, которое Бим устраивает для своей матери. Это весь национальный дивертисмент и классическое ивановское па-де-де, которое Бежар запомнил с тех пор, как брал уроки в Лондоне у Николая Сергеева. Русский танец у Бежара танцуют негритянка и белый танцовщик, а Бим размахивает над ними красным знаменем. Ведь чем для юного Бежара была Россия? Это красное знамя с серпом и молотом и бешеная акробатическая техника танца. И невероятные, очень жеманные движения, какие он увидел у первых советских танцовщиков, появившихся на Западе.
Кстати, с Бежаром всегда происходят какие-то необыкновенные истории. Один из персонажей балета — Кот Феликс, герой мультфильмов времен детства Бежара. В конце Русского танца, когда Бима оставляет партнерша, он размахивает красным знаменем и растерянно кричит: "Феликс, Феликс!" Русские, присутствующие на генеральной репетиции, встрепенулись, заахали, стали крутить головами. Оказывается, все это произошло в тот день, когда Дума проголосовала за восстановление памятника Дзержинскому.
Испанский — это коррида, это голова быка на колесиках, так, как ее используют тореодоры для тренировок. Когда Бежар жил в Марселе, он сам пытался танцевать перед молодым бычком, испытывая при этом жуткий страх — дети обожают бояться. А в Китайском по сцене ездят три китайцы на велосипедах и китаянка-девочка с палочкой регулирует движение. В финале Бим сидит под елочкой, и мать приносит огромную коробку с подарком. Там оказывается такая же статуя Венеры — только маленькая.
— Я думаю, если привезти в Москву этот спектакль, он вызвал бы гораздо больше сочувствия, чем памфлет об экологии под названием "Мутации", который был показан весной...
— Мне кажется, "Щелкунчик" вызвал бы такие же неоднозначные оценки: на него действительно нужно настроиться, отрешиться от всех наших условностей и почитания классического канона — принять этот спектакль таким, каким его увидел Бежар.
— Знает ли Бежар, что русская публика испытала некоторое разочарование после его последних гастролей? Он это почувствовал?
— Наверное, да. Я как-то спросил его: не лучше ли было бы начать гастроли с "Дома священника..." на музыку Queen? Он ответил: "Да, это, наверное, была ошибка, потому что Queen все-таки был значительно лучше принят и больше понят".
— Но он не огорчен этими московскими гастролями?
— Нет-нет. Он не огорчается никакими высказываниям критики. Он вообще работает для себя. Он абсолютно искренен в том, что делает, мужественно выдерживает все разносы критики, которые ему устраивали с юности, когда он танцевал сам свои балеты только потому, что никто не хотел их танцевать.
— А если бы нашлись деньги для новых гастролей, Бежар мог бы приехать в Москву?
— Конечно. И он был готов приехать в Большой театр — исправлять или корректировать свои балеты, которые театр собирался ставить. Если бы не все эти финансовые трудности, он бы приехал. А сейчас, перед моим отъездом, он в шутку сказал: "Я тоже из Москвы". Он всегда подчеркивает, что как артист родился в России, учился у русских педагогов. Он обожает балетный класс: часто приходит, делает замечания танцовщикам — как надо держать плечи, бедра. Он в душе абсолютный "классик".