"Они нас ненавидят и не верят в реальность угрозы нашим жизням"

В Нидерландах покончил с собой конструктор оборонного предприятия оппозиционер Александр Долматов, бежавший из России из-за митинга 6 мая. Олеся Герасименко побывала в лагере, где он жил, и в церкви, где он молился.

Протоиерей Григорий Красноцветов живет в Голландии уже 23 года: в 1990 году уехал из Ленинграда окормлять православный приход в Роттердаме. Узкий, с белеными стенами и золоченым куполом храм святого благоверного великого князя Александра Невского, где служит отец Григорий, регулярно посещают две сотни человек. В конце августа, на субботней вечерней службе священник заметил незнакомого коротко стриженого мужчину в очках. После службы тот сам подошел к отцу Григорию и сказал, что хочет исповедаться: "Я никогда этого не делал, но очень хочу". "Я ответил ему, что для исповеди существует особый порядок, и что лучше будет подготовиться. Пока это, может, просто порыв, мы его организуем,— вспоминает разговор священник.— Он согласился, я дал ему литературу, которую я обычно даю в таких случаях". Через неделю новый прихожанин позвонил священнику, сказал, что все прочитал, не передумал и готов. Отец Григорий назначил встречу на неслужебный день, чтоб было достаточно времени. 36-летний ведущий конструктор ОАО "Корпорация "Тактическое ракетное вооружение"" Александр Долматов, бежавший из России из-за угрозы уголовного преследования за участие в оппозиционном шествии 6 мая, пришел и говорил больше двух часов.

"У него были иллюзии, что по такому громкому делу ему быстро дадут убежище"

Беженцем из самолета Москва-Амстердам Долматов вышел 9 июня 2012 года. Еще этой весной инженер приезжал сюда туристом — на каникулы. Ходил по музеям, фотографировал каналы, даже встретился с приятельницей Мариной, с которой познакомился по интернету: она помогала ему учить голландский, а он привез ей учебники английского языка. Но вернувшись в Россию, Долматов не сдал загранпаспорт на хранение в отдел кадров, как то было предусмотрено правилам его корпорации, а оставил его у себя. Судя по всему, активный участник протестных акций, убежденный нацбол уже планировал отъезд: на работе с ним не первый месяц вели профилактические беседы, намекая на увольнение за политическую деятельность, им интересовались и сотрудники центра по борьбе с экстремизмом, телефон вроде бы стоял на прослушке, а 6 мая во время драки горожан с ОМОНом его забрали в полицию, заковав в наручники. Сразу после отъезда Долматова из России его квартиру обыскали. Тем не менее уголовное дело на него не завели. Друзья и сам инженер считали, что ему грозит СИЗО, но официально он не был ни подозреваемым, ни обвиняемым, ни даже свидетелем.

В Нидерландах Долматов несколько дней прожил у получившего в 2010 году политическое убежище антифашиста Дениса Солопова, а потом поехал в центр запроса убежища в городке Тер-Апел — на жаргоне беженцев — "сдаваться". Это значит доехать до лагеря на севере страны, отдать паспорт и сказать: "На родину я не вернусь". Так началась одна из почти 12 тыс. открытых за 2012 год в Голландии процедур получения убежища, на этот раз для Долматова.

Отдав документы, познакомившись с адвокатом и ожидая решения, инженер поселился в лагере под Роттердамом. Он старался не "распускаться": готовился к собеседованию — заучивал ответ, читал книги, которые захватил из Москвы, купил велосипед, два раза в неделю ходил на курсы голландского. Солопов советовал найти хоть какую-то работу, чтоб не "мариноваться" в лагере с промышляющими воровством велосипедов и часто курящими гашиш соседями. Долматов устроился подсобным рабочим в прачечную, чтоб практиковать язык. "У него были иллюзии, что по такому громкому делу, как процесс 6 мая, ему быстро дадут убежище. Что здесь Европа, демократия, свобода,— говорит Солопов.— Я ему объяснял, что он еще хлебнет тут хорошего, говорил, не обольщайся. Он кивал, но я видел, что он не верит".

Пару раз Долматов звонил знакомой Марине, хотел забрать учебники английского, но так и не заехал. Потом все реже стал звонить Солопову. В августе инженер пришел в храм Александра Невского. В ближайшее воскресенье после исповеди он причастился, перед этим постился и читал особые молитвы. Похоже, что о своих походах в церковь он никому не говорил. Появлялся обычно по субботам, всегда один, дважды спускался вниз, после службы пил чай с другими прихожанами. По словам протоиерея, иногда был спокойнее обычного, иногда выглядел, "мягко говоря, не очень": "Из разговоров было понятно, что в нем происходит внутренняя борьба. Я ему говорил: "Александр, вы поймите, если вы делаете шаг навстречу Богу, то всегда будет сила, которая будет тянуть вас назад и сбивать с пути. Чаще всего это происходит через слабые места человека: здоровье, психологическое состояние, пагубные пристрастия. Александр, говорил я, вы должны быть к этому готовы". И мне казалось, что у него получается".

Хотя Долматов работал ведущим конструктором на ракетном заводе, уровень допуска к гостайне у него был как у участкового или выпускника военного вуза

Фото: vk.com

"Это мое внутреннее озарение"

В ноябре адвокат Долматова Марк Вейнхаарден (возглавляет известное юридическое бюро) получил письмо от властей Нидерландов с предупреждением о том, что его клиенту, скорее всего, откажут в предоставлении убежища. Он отправил его Александру в лагерь с запиской: приглашал зайти в офис и обсудить дальнейшие действия. В записке Вейнхаарден упомянул проблемы с ФСБ, которые грозили Долматову при возвращении в Россию. Несмотря на то, что у инженера был третий — самый низкий — уровень доступа к секретным материалам, Долматов был уверен, что сфабриковать уголовное дело против него после побега будет проще простого. Такая же степень допуска к гостайне есть и у участковых, у выпускников военных вузов, у монтажников и строителей на объектах Минобороны. Адвокат и голландские чиновники в один голос утверждают, что никаких секретов голландцам Долматов продать не мог, но боялся, что в России легко мог быть объявлен предателем родины.

Именно на эти угрозы Вейнхаарден собирался делать ставку при обжаловании решения. 15 ноября Долматов приехал на встречу в офис адвоката в Амстердаме в плохом настроении: по словам юриста, был уныл, не смотрел в глаза и запретил упоминать о российских спецслужбах даже в бумажных письмах к нему. На встрече присутствовал переводчик с русского: с Вейнхаарденом Долматов всегда говорил через него, потому что не владел свободно ни английским, ни голландским. По версии обоих — адвоката и переводчика — осенью Долматова кто-то напугал, и он потерял боевой дух. Но на вопрос, угрожал ли кто-то ему или его матери в России, он упорно отвечал "нет". "Тогда в чем дело? Ты очень изменился. Почему ты решил не говорить о ФСБ в суде, ведь ты свободно говорил об этом на первых интервью с чиновниками?" "Это мое внутреннее озарение",— ответил Долматов. Договорившись дождаться официального отказа, они расстались.

7 декабря Долматов последний раз звонил матери в Королев. Примерно через неделю он связался с Солоповым — немного пожаловался на жизнь в лагере, сказал, что крепится, но ни в одном из разговоров о грядущем отказе в убежище не упоминал. Первый отрицательный ответ для беженцев дело привычное, и инженера даже готовили к такому развитию событий. Отец Григорий последний раз видел его в церкви в середине декабря. 16 декабря Вейнхаарден получил официальный отказ властей Нидерландов в предоставлении политического убежища Долматову. Причин было две: власти проанализировали предыдущие задержания Долматова в Москве и пришли к выводу, что по делу 6 мая ему грозит такое же административное наказание, как те, что он получал раньше, то есть штраф в 5 тыс. рублей. Второй причиной был выезд из страны на законных основаниях и по легальным документам, это значит, что Долматов не был в розыске. Для апелляции оставались, среди прочего, угрозы от сотрудников ФСБ, но о них инженер говорить отказался.

Адвокат отправил это письмо с отказом в лагерь c-Гравендел, где Долматов обычно получал почту, с запиской "Решение отрицательное, пожалуйста, приезжайте в офис 8 января". Вскоре в Голландии начались Рождественские каникулы. Долматов исчез. Об Александре начала беспокоиться мать: даже нашла в его комнате в Королеве телефон интернет-приятельницы Марины с кодом Голландии, позвонила ей и попросила связаться с сыном. Та пробовала дозвониться и отправила несколько SMS. Но Долматов ни матери, ни Солопову, ни друзьям в Москве, ни священнику, ни адвокату больше не перезванивал и не писал.

Вейнхаарден заволновался гораздо позднее: 8 января вечером, когда его клиент не приехал на встречу. Он позвонил ему, отправил SMS, но ответа не было. 11 января в 12 ночи истекал срок обжалования внесенного решения. 10 января он звонил в лагерь, попросил проверить, на месте ли Долматов, но его комната была пуста. В пятницу, 11 января в 18:00 Марк Вейнхаарден, не дождавшись ответа от инженера, сам подал апелляцию на первое решение нидерландских властей. Это означало, что до судебного заседания по этой жалобе Долматов находится в королевстве легально и отправить его в миграционную тюрьму не могут. Новые данные о его статусе должны были поступить в общую базу в понедельник. Но с новостями Долматову адвокат не позвонил и не написал.

13 января вечером на столе у коменданта лагеря с-Гравендел зазвонил телефон: беженец Долматов просил о помощи. По словам сотрудников, инженера нашли в его комнате "в состоянии алкогольного опьянения" и "сильно возбужденным". Констатировав "признаки попытки самоубийства" — какие, в лагере не говорят,— они вызвали полицию. Долматова забрали в участок в город Дордрехт: "Потому что он представлял угрозу для него самого и окружающих". В отделении полицейские открыли базу мигрантов, по которой проверяют, легально ли человек находится в Нидерландах. В файле Долматова они прочли, что ему отказано в убежище, но пометка об обжаловании этого решения не стояла. Было воскресенье. В защитники ему назначили дежурного юриста. Сейчас это человек ни с кем не разговаривает, вроде бы уехал в отпуск, а в его офисе на все вопрос отвечают: "Звоните в понедельник".

В участке инженер, по данным миграционных служб, провел два дня. Почему за это время Долматов не позвонил своему постоянному адвокату — неизвестно. Почему полицейские еще раз не заглянули в уже обновленную базу данных — неизвестно. Догадывался ли Долматов о поданной апелляции — неизвестно. Но, судя по отправленному Вейнхаарденом письму, он знал, что срок ее подачи истек 11 января.

16 января, в среду в 20:30 вечера Долматова привезли в миграционную тюрьму у аэропорта Роттердама. Там содержатся иностранцы, которых необходимо депортировать. Долматова отправили в одиночную камеру в блоке для арестантов с психическими расстройствами. Незадолго до этого в 21:00 приятельница Долматова Марина, которая продолжала по просьбе матери ему писать и звонить, получила SMS, написанное транслитом и явно в спешке: "ja v tjurme r6terdam. MNE NUZHEN ADVOKAT". Когда она перезвонила, телефон уже был выключен.

"Я знаю о последнем годе его жизни столько... Больше, наверное, никто не знает"

Уже четыре года каждый четверг протоиерей Григорий приезжает в миграционную тюрьму под Роттердамом. К нему приходят православные заключенные, он знакомится с новичками, беседует о церковных и светских новостях, а потом они вместе молятся, иногда повторяя "Отче наш" на армянском, грузинском или сербском языках. 17 января священник, как обычно, появился в тюрьме со своим сакральным чемоданчиком — святая вода, крест, елей — в 10:30 утра. После молебна к нему подошли сотрудники тюрьмы и попросили помочь прочитать какие-то документы.

Его завели в комнату, где стояли полицейские, начальник тюрьмы и врач, а на столе лежал мужчина. Он был мертв. Священнику протянули ксерокопию загранпаспорта и водительские права. Увидев фотографии, Григорий не поверил собственным глазам: он узнал Александра Долматова.

Долматов бежал в Нидерланды, где в 2010 году уже укрылся один из участников нападения на администрацию Химок

Фото: Александр Щербак, Коммерсантъ

— Они сами не были уверены, он это или не он, вот и позвали меня — вдруг я знаю.

— Не были уверены, потому что новенький?-- уточняю я.

— Во-первых, да, только поступил накануне вечером. А во-вторых — смерть не красит человека. Я был в шоке.

А потом священника попросили перевести предсмертную записку на голландский: "Мама, мамулечка! Я ухожу, чтобы не возвращаться предателем, опозорив всех, весь наш род. Так бывает. Выдержи. Я прошу тебя. Я с тобой тот, что был раньше. <...> В России скажи, что просто несчастный случай. Покеда. Что довело меня до бегства из России. Лень и разгильдяйство не дали изучить новые законы. Я предал честного человека, предал безопасность Родины. Пишу за час до ухода. <...> Если это возможно, отправьте мое тело в Россию. Верьте в Бога. Не слушайте всяких деятелей. Россия сильна, как ни одна другая страна. Жизнь в России лучше, чем где б то ни было".

"Дали в руки эти листочки из блокнота, и сразу надо было читать, а там еще почерк такой, скачет, и текст полусвязный. Я был в шоке. Понимаете, он ходил ко мне на исповедь. Я знаю о последнем годе его жизни столько... Больше, наверное, никто не знает. И конечно, то, что он ушел,— это моя вина". Григорий уверен, что смерть Долматова — это не убийство, а именно добровольный уход из жизни: "Я не смог удержать. Хотя в наших разговорах не было и намека на такое. Я даже не мог себе представить".

Долматов совсем немного не дождался протоиерея. "Особенно меня поразило, что он сделал это накануне моего прихода. Если б хотя б еще несколько часов... Если б он увидел какое-то объявление или как-то еще узнал, что я приезжаю в эту тюрьму, он этого не сделал б. Я виню себя".

"Мы включили новости, а там Саша. Мы плакали сидели"

С-Гравендел — лагерь, из которого Долматова забрали в полицейский участок за три дня до смерти,— находится в 30 км от Роттердама. Час на автобусе и пару километров пешком вдоль поля: иммигрантов специально селят подальше от городов. Заручившись согласием одного из беженцев и сказавшись его девушкой, я попала внутрь: расчищенные от снега дорожки, ряды одинаковых "теплушек", обитых вагонкой. Здесь их называют "караваны". В каждом три комнаты с двумя кроватями, душ, плита, микроволновка, телевизор, пара стульев и обогреватель. Беженцам выдают постельное белье, мыло, шампунь, бритву, пену для бритья, женщинам — средства гигиены, комплекты для детей, дают стиральный порошок — в лагере три прачечные со стиральными машинами-автоматами и сушилками. Кормят трижды в день, на завтрак — хлеб, сыр, яблоки, молоко, чай, кофе; на обед и ужин кормят горячим. Быт устроен.

"Я знал Сашу. С нами, конечно, он сильно не дружил, больше книжки читал. Но отношения хорошие были,— сказал мне хозяин одного дома.— Он всегда спокойный был, когда шел в магазин, спрашивал, не купить ли мне чего. Я тогда сигарет попросил. Мы к нему сами знакомиться пришли, когда увидели, что в лагере новый русский появился. Помощь предложили. Младшим братом его назвали". Долматов жил в "караване" с иранцами: люди, по словам обитателей лагеря, хорошие, никаких конфликтов с ними "точно не было". Последний раз его видели 18 декабря на "отметке" — еженедельной проверке, когда иммигранты расписываются в журнале посещений. Ни драк, ни конфликтов с соседями или руководством лагеря не было, говорят мигранты. "А в позапрошлый четверг нам стали со всей Голландии звонить и спрашивать, что за русский парень у нас повесился. Мы включили новости, а там Саша. Мы плакали сидели. А ты сама как сюда добралась-то? Трудно же. Как помочь можно? Давай денег тебе дадим".

Почти все беженцы, с которыми я встретилась в Голландии, на вокзалах, в лагерях, с кем я говорила по телефону или те, кто от страха соглашался общаться исключительно по электронной почте, убеждены в том, что Долматова сломала голландская бюрократическая система. "Он, как и все мы, приехал сюда с надеждой на справедливость. А на деле выяснилось, что им нужны только дебилы, которые едят и спят, а потом снова едят. Если чиновники видят, что перед ними человек образованный, который может работать и способен что-то делать самостоятельно — им такой не нужен,— говорит уехавший из Костромы оппозиционер.— Они дают политическое убежища сомалийцу, который не умеет пользоваться стиральной машиной, но ни за что не дадут его русскому с высшим юридическим образованием. Они нас ненавидят, считают все ложью и не верят в реальность угрозы нашим жизням".

"Постепенно ко мне, как и Саше, приходило понимание, что для персонала, по сути, являемся не людьми, а животными, которым лишь нужен должный уход,— согласен с оппозиционером другой россиянин, уехавший из страны.— У тебя есть право на еду, передвижения и медицинскую помощь, но нет права хоть чуть отстаивать собственное достоинство. Во время интервью часто оказывается психологический прессинг, задаются некорректные вопросы и делаются абсурдные предположения и заявления. Бесплатный адвокат, предоставляемый всем заявителям, однозначно не в полной мере занимается защитой. В разговорах с другими заявителями, когда мне говорили, что адвокат — твой враг, я поначалу искренне настаивал на том, что такое невозможно: Нидерланды — правовая страна и существует профессиональная адвокатская этика. Было очень тяжело психологически осознать, что это не так".

Сейчас в Голландии идут три параллельных расследования случившегося. Марк Вейнхаарден до сих пор не видел тела своего клиента и дожидается полицейских рапортов. Транспортировку тела Долматова в Россию, хотя это и не предусмотрено ни одной из множества процедур, согласилось оплатить тюремное ведомство королевства.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...