Выставка авангард
В Московском музее современного искусства (ММСИ) на Петровке открылась выставка "Театр Веры Мухиной", сделанная куратором — исследователем авангарда Георгием Коваленко и художниками — наследниками авангарда Вячеславом и Анной Колейчук. Практически неизвестная сторона творчества Веры Мухиной (1889-1953) впервые представлена во всем блеске театрально-декорационного искусства. Рассказывает АННА ТОЛСТОВА.
Судьба Веры Мухиной, автора скульптуры, сделавшейся символом сталинской эпохи,— сама по себе символ времени, которое прописало ей кнут и пряник в равных пропорциях. Пять Сталинских премий и ни одной прижизненной персональной выставки; официальное признание, подтвержденное званиями и орденами, и травля мужа, выдающегося ученого-медика; воронежская ссылка и посты в герасимовской Академии художеств СССР; ответственные заказы и масса нереализованных замыслов — преходящая слава и вечный страх. Наследие Мухиной по вышеизложенным причинам отнюдь не велико — в количественном отношении. А уж полсотни эскизов, пара скульптурных портретов Галины Улановой и Марины Семеновой да фарфоровая статуэтка Сергея Кореня в роли Меркуцио — все, что укладывается в тему "Театр",— и вовсе могли бы уместиться в одном зале.
Мухинские театральные работы, рассыпанные главным образом по коллекциям Русского и Бахрушинского музеев и фонда "Константиновский" в Стрельне (бывшее собрание Никиты Лобанова-Ростовского), впервые собраны воедино. От эскизов 1916 года к "Ужину шуток" Сема Бенелли для Камерного театра Александра Таирова. Вполне экстеровских по духу, размашистых, уверенных, парижско-кубистических или, точнее, парижско-орфистских, если учесть влияние Робера Делоне на Александру Экстер, и — опосредованное, через Экстер — на Мухину. До эскизов 1944 года к постановке "Электры" Софокла в Театре имени Евгения Вахтангова. Образца совершеннейшего и чистейшего (не скажешь ар-деко) неоклассицизма: контурный рисунок тут на уровне даже не столько Джона Флаксмена, иконы неоклассического стиля для всех академий Европы, сколько самой древнегреческой вазописи. А еще на выставке можно видеть, как от рисования театральных костюмов Мухина приходит к конструктивистскому проектированию повседневной одежды — в сотрудничестве с Александрой Экстер и Надеждой Ламановой. В альбоме "Искусство в быту", выпущенном в 1925-м как приложение к журналу "Красная нива" и щедро украшенном серпасто-молоткастым орнаментом, советской женщине предлагается шить кафтаны из владимирских полотенец и домашние платья из головных платков в розочках. Весь этот нетривиальный материал служит прекрасной иллюстрацией к исследованию искусствоведа Георгия Коваленко, крупного специалиста по творчеству Александры Экстер.
Исследование показывает, что, хотя Мухиной в известном смысле и не везло с театром (большинство эскизов — к неосуществленным постановкам), работа с живым актером и сценическим пространством, которой она увлеклась настолько, что в 1917-м нарисовала костюмы и декорации к балету "Наль и Дамаянти" — просто так, без заказа, для себя, а не для какого-то конкретного режиссера или хореографа, благотворно сказалась на ее монументальной скульптуре. Что с началом театрального романа рисунок Мухиной, до того школярский и робкий, обретает мощь, плоть и динамику, словно бы заражаясь всем этим от "одеваемой" человеческой фигуры. Что в рисунках к памятнику "Пламя революции" 1922-го узнается танцор-экспрессионист, пляшущий на манер неистовой Айседоры на высоком постаменте. И что группа "Рабочий и колхозница", небольшим скульптурным эскизом к которой торжественно заканчивается выставка, замирает на миг в почти безупречном арабеске. В общем, это могла бы быть умная и тонкая выставка для специалистов, невыразимо скучная, как бывают обычно скучны выставки театрально-декорационного искусства, предъявляющие зрителю бренные останки давно умерших спектаклей. Если бы к делу не подключили Вячеслава Колейчука, ветерана движения кинетистов, в годы хрущевской оттепели реабилитировавших язык русского авангарда.
Сценография Вячеслава Колейчука, работавшего над экспозицией вместе с дочерью Анной, превращает каждый зал в мультимедийную инсталляцию, где из двух-трех эскизов вырастает целое кинетическое представление. Где блистательный неоклассицизм "Электры" поддержан рядом воздушных дорических колонн с веревочными каннелюрами, а конструктивистская битва красных и черных человечков продолжается в структуралистском сражении нулей и единиц, заполняющих комнату проекциями с циферблатами, бесконечно вращающимися вокруг своей оси. Сценография, пустившая в ход всю доступную фото- и кинохронику и не поленившаяся сшить костюмы по руководству "Искусства в быту", не то чтобы воскрешает мухинский театр. Но она — своими прозрачными экранами и призрачными проекциями — дает почувствовать всю хрупкость и уязвимость этого театра перед лицом времени. Хрупкость и уязвимость — не те качества, что принято связывать с искусством главной советской монументалистки.