Выставка живопись
В Мраморном дворце, филиале Государственного Русского музея, открылась большая выставка, посвященная творчеству четырех представителей одной из самых известных в Петербурге художественных фамилий — Траугот. В тайны семейной живописи пыталась проникнуть КИРА ДОЛИНИНА.
В истории отечественного искусства "Траугот" — это прежде всего книжная графика. Более 200 книг, подписанных псевдонимом "Г. А. В. Траугот", среди которых самые знаменитые советские издания сказок Андерсена и Перро, Гомер и Апулей, Овидий и Булгаков. Можно вообще ничего не знать о скрывавшихся под этим псевдонимом художниках, но не увидеть в детстве их иллюстраций практически невозможно — это часть нашего общего культурного кода. Эта общность, тотальность предыстории восприятия превращает выставку в Русском музее в предприятие странно вуайеристское.
На выставке программно нет ничего напоминающего о книгах Трауготов. Здесь правит живопись, и несколько фарфоровых и выполненных в иных техниках вещей не способны ее царствование поколебать. При этом живопись в данном случае оборачивается своей самой интимной стороной — камерными пейзажами и не менее камерными, семейными и дружескими, портретами. Около 200 полотен, стройными рядами заполнившие дворцовые залы, загадочным образом принесли сюда плоть и кровь тех комнат в коммунальных квартирах и тесных мастерских, в которых они были написаны. Это очень личное, почти дневниковое искусство, выход которого в свет дал, может быть, не совсем тот эффект, на который рассчитывали кураторы выставки.
Вся эта выставка о семье. Не о четырех разных художниках (отце семейства Георгии Трауготе, вхутемасовце и члене "Круга художников", его жене Вере Яновой, за всю свою почти столетнюю жизнь никогда не показывавшую свои работы широкой публике, и двух их сыновьях, Александре и Валерии, которые, собственно, и являются основой трехсоставного и сохраненного неизменным и после смерти отца в 1961 году псевдонима Г. А. В.), а именно о семье как художественном объединении, ядром которого были Трауготы. Это был довольно закрытый круг, и несмотря на то, что в разное время в его орбиту попадали очень мощные художественные величины (Владимир Стерлигов и Татьяна Глебова, Александр Арефьев, Шолом Шварц, Рихард Васми и другие), внутри этого круга и происходили самые важные для становления всех четверых художников процессы. Семья как внутренняя эмиграция — дело в отечественной истории привычное, но тут еще и семья как микрокосм, абсолютная ценность и самодостаточная единица. Одними из самых сильных впечатлений от выставки в этом контексте оказываются разнообразнейшие семейные портреты, авторами которых кто бы из четверки ни был, но форма существования персонажей на этих портретах всегда одна и та же — замкнутая друг на друге.
Однако при всей диалогичности жизни этой семьи (дети и жена учились у отца, устраивались показы и обсуждения для друзей, источники у всех четверых зачастую одни и те же) вынутые из ее недр полотна рассказывают о совсем разных художниках. Георгий Траугот был блистательным представителем ленинградской, немного франкофонной, но утяжеленной местным мороком живописной школы 30-х годов, его городские пейзажи — самый чистый звук на этой выставке. Его сыновья — живописцы крепкие, не без иронии и щегольства, очень семидесятнические, но как графики все-таки куда точнее. А вот полотна Веры Яновой — это скорее крик. Она куда более экспрессионистична, куда ближе к стерлиговскому кругу с его культом краски и куда более спонтанна. В ее работах трагедия и смирение, эмоциональная кардиограмма такой, по сути, обыденной истории семьи, которую угораздило родиться с умом и талантом в этой стране: война, блокада, голод, смерть родных, аресты друзей, гонения за формализм, уход во внутреннюю жизнь и вынужденность приспособления. Все так, и это очень больно.
Вот только под безжалостными лампами музейных залов первичной ценностью становится чистая живопись. И, сделав очень честную, но часто неуверенную, вторичную живопись Веры Яновой композиционно главной героиней выставки, кураторы сослужили всей семье недобрую службу. Есть андерграундное искусство, которое при выходе на свет божий взрывает пространство вокруг себя, как это недавно произошло с выставками арефьевского круга или ленинградских "новых художников". Есть потаенная прекрасная тишина, как в случае со старшим Трауготом,— эти вещи могут быть скрыты сколько угодно, но каждый их показ будет радостью для глаз. А есть художники, ценность которых как части легенды, культурного мифа, куда выше, чем позиция их собственного творчества в истории искусства. Семья Траугот — большая ленинградская легенда. И пусть таковой останется.