Существа — не сказочные животные, а распоясавшиеся мутанты — обращают пир в натуральную оргию. Чудовищный окорок лыбится из кресла, помахивая ножками. Хорошо еще, что не менее чудовищный пудинг куда-то смылся: "Никогда нельзя оставлять последнее слово за пудингом!". Ожившая посуда снует по воздуху, порой срастаясь, кажется, с пирующими существами в единый организм-механизм. В супнице медленно исчезает женская голова. Что это? Не иначе Босх? Белый кролик (Ричард Галлахер) во фраке, из-под которого почти непристойно торчит пухлая шерстяная задница, подозрительно оглядываясь, скрывается в норе. Неизвестный эпизод из "Внутренней империи" Дэвида Линча? Да нет: лучшая в мире, непревзойденная никакими — при всем уважении к мэтрам-фантазерам — Янами Шванкмайерами и Тимами Бертонами, экранизация Льюиса Кэрролла виртуозом комедии Норманом З. Маклеодом. Не фильм, а неопровержимое доказательство того, что никакие компьютерные технологии не способны сотворить экранное волшебство. Не говоря уже о том, что Маклеод — конечно, на сугубо современный взгляд — взял в "Алисе" такие психоделические высоты, какие не взять никакому пожирателю грибов или глотателю кислоты: гусеница с кальяном (Нед Спаркс) или мышь, резво рассекающая море слез, привязав к хвосту парус, дорогого стоят. Да что там высокие технологии: даже к анимации Маклеод прибегает лишь однажды, иллюстрируя с изощренным садизмом песенку Траляля (Роско Карнс) и Труляля (Джек Оуки) о Плотнике и Морже, пригласивших на ужин шаловливых устриц. Самое сложное, пожалуй,— элементарный трюк с проникновением Алисы (Шарлотта Генри) по ту сторону зеркала. Но этот "элементарный трюк" — квинтэссенция магии детства, смутных волшебных снов, неотделимых от реальности. Ни в одной из экранизаций "Алисы" режиссерам не удавалось окутать зрителей этим мягким мороком. Что вовсе не означает, что версия Маклеода слащава. Отнюдь нет — местами она просто кошмарна, но кошмарна ровно в той степени, в какой кошмарна любая сказка. Все прочее волшебство фильма достигается предельно простым способом. Звездную сборную студии "Парамаунт" переодели в сюрреалистические костюмы, а гримеры обработали их так, что зрители возмутились: никого не узнать! По тем временам это была неслыханная не то что смелость, а наглое попрание всех святынь Голливуда. В самом деле, зрители желают видеть красавца Гари Купера, а видят невыносимо трогательного Белого Рыцаря с уныло повисшими носом и усами, ежеминутно грохающегося с коня. Желают, чтобы их потчевал ласково людоедскими шутками Уильям Филдс, а видят безобразную тушку Шалтая-Болтая, свесившего со стены паучьи ножки. Мэй Марш — Флора, терпеливо ждущая братьев с фронта в "Рождении нации" (1915) Гриффита,— оборачивается неуловимо зловещей овцой в чепце. Эдвард Хортон — светский пижон из комедий Эрнста Любича — Сумасшедшим Шляпником. От Ричарда Арлена, боевого летчика из оскароносных "Крыльев" (1927) Уильяма Уэллемана, осталась одна лишь витающая в воздухе улыбка Чеширского Кота. И наконец — это апогей безумия — Кэри Грант в роли Черепахи, от которой как от "унизительной" отказался Бинг Кросби. Мыслимо ли вообразить, что хоть кто-нибудь из современных красавчиков согласится вот так вот пожертвовать ради фильма самым дорогим, что у него есть — лицом и статью?
"Alice in Wonderland", 1933