Фестиваль театр
Фестиваль "Золотая маска" в рамках своей специальной программы "Легендарные спектакли и имена" представил два спектакля знаменитого польского режиссера Кристиана Люпы: "Персона. Тело Симоны" и "Персона. Мэрилин". Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Прием, оказанный на "Золотой маске" Кристиану Люпе, свидетельствует о том, что деятельность международных фестивалей (а к ним теперь относится и фест национальной театральной премии) не напрасна — все-таки можно научить людей любить чужой нам театр. Не далее как восемь лет назад, когда в Петербурге на "Балтийском доме" показывали спектакль Люпы "Калькверк" (кстати, гораздо более искусный и изысканный, нежели обе работы, привезенные сейчас в Москву), все было совсем иначе — зал был заполнен на треть, "театралы" начали уходить через четверть часа после начала, а большинство профессионалов после спектакля атаковало их же меньшинство с презрительным фырканьем: ну и что вы нам опять понавезли?
Теперь не то. Знаменитый польский режиссер почти официально причислен и у нас к сонму великих, практически те же, кто недавно кривился, теперь цокают языками и трепетно вздыхают "Люю-паа", а участников спектакля Люпы московский зрительный зал приветствует как северные корейцы своего вождя. Впрочем, приветствует не столько его, сколько актеров, которые действительно работают изумительно. Вряд ли такой результат дается им с легкостью — репетиционный метод Люпы основан на долгих и зачастую мучительных импровизациях, он любит вводить актеров в неудобные и нервные состояния. Да и зрители иногда испытывают на спектаклях лауреата премии "Европа — театру" томление и неудобства: польский режиссер любит долго кружить вокруг волнующей его темы, морочить и путать; он предлагает зрителю психологические испытания.
В Москву Драматический театр из Варшавы привез два спектакля Люпы — две части неоконченного триптиха "Персона", одна из которых посвящена актрисе Мэрилин Монро, вторая — философу Симоне Вайль. Спектакль "Персона. Мэрилин" уже гостил год назад на "Золотой маске", но в том, что теперь привезены обе части, есть несомненный резон. Играют спектакли в одной и той же сценической конструкции, похожей не то на цех, не то на съемочный павильон киностудии — и это дало возможность чередовать показы обеих частей. Но дело, конечно, не в удобствах гастрольной логистики и монтажа декораций. А в том, что "Персона. Тело Симоны", хотя сам по себе является спектаклем дискомфортно-трудным, многое проясняет в замысле второго вечера, посвященного американской кинозвезде.
Фото: Дмитрий Лекай, Коммерсантъ
Сама Симона Вайль, знаменитый философ и религиозный мыслитель, появляется на сцене посвященного ей представления только в конце — да и то лишь как наваждение главной героини, актрисы, которой предложено сыграть Симону и которая весь спектакль проводит в долгих, многословных и изнурительных для нее разговорах с режиссером и партнерами. Религиозные поиски Симоны Вайль, считавшей, что можно быть христианкой и вне церкви, путано переплетаются с сомнениями и духовными исканиями героини — и, как несложно предположить, актрисы. Играющая главную роль Малгожата Браунек, звезда польского кино 60-х и 70-х, в свое время оставила актерскую карьеру и надолго увлеклась буддизмом. Трудно и длинно режиссер, одновременно погруженный в философское наследие Вайль и критичный к нему, подталкивает зрителя к своей заветной теме — переживанию человеческой телесности. Люпа ведет свой спектакль к магической по красоте и ритму последней сцене, в которой актриса и призрак Симоны Вайль наконец встречаются и соединяются — они постепенно превращаются в единое тело, которое успокаивается на стоящей посреди сцене кровати.
Финальная сцена спектакля "Персона. Мэрилин" тоже весьма эффектна — лежащее на столе тело Монро вспыхивает шипящим красно-желтым пламенем и сгорает. Не по-настоящему, конечно, а на экране: последние минуты спектакля превращены в киносъемку. А до этого Мэрилин ведет нескончаемые разговоры со своим педагогом по актерскому мастерству, психоаналитиком, фотографом и случайным знакомым (перевод, кстати, ухудшает впечатление о спектакле — самодельные тексты попахивают бесконтрольной графоманией). Она готовится играть Грушеньку из "Братьев Карамазовых", мечется и не находит себе места по разным поводам — творческим и личным, а весь спектакль может быть воспринят как рефлексия о женщине и актрисе, ставшей заложницей своего имиджа. На самом деле, и в "Мэрилин" Кристиан Люпа ведет речь о телесности, о том, как личность и тело человека сражаются или сотрудничают друг с другом — в их трагическом несовпадении вдруг опознается причина того неизбывного томления, которое передается зрителю. И ключевыми вдруг кажутся слова Монро о том, что Грушенька Достоевского так и не воспользуется телом, которое ей предложено и готово ее принять.