Главный герой серала «Босс», мэр Чикаго Том Кейн,— воплощенная мощь, похожий не на современных политиков-фитюлек, а на былых титанов вроде его тезки из «Гражданина Кейна», на гранитные портреты когдатошних мэров Чикаго (их показывают в заставке каждой серии). Начинается с того, что Кейн узнает, что неизлечимо болен и что уже сейчас его ждут помрачения сознания, галлюцинации, паркинсонизм. Он хочет любой ценой свою болезнь скрыть, и ради этого его помощники идут на что угодно — подкуп, шантаж, убийство. Но это показано не в обвинительно-разоблачительном духе, а бесстрастно-эпически — в фильме власть изображена как героическое и неизбежно кровавое дело, дело тех, кто готов пожертвовать спасением души ради блага города.
Единственная задача власти — это укрощение и примирение городских стихий (например, работодателей и профсоюзов или этнических общин), это превращение хаоса в космос, «превращение свалки в парк». Когда-то все знали, что власть существует исключительно ради победы над хаосом, а теперь это знают только те, кто к власти причастен. Современные люди вне власти («зрители», как их презрительно называет Кейн) беспечно верят, что победа космоса гарантирована, и поэтому требуют от властителя не единственно нужного — чтобы он имел силу для борьбы с хаосом, а вещей в этой космической борьбе совершенно третьестепенных — чтобы он был хорошим человеком, чтобы не скрывал за благородной видимостью какую-то грязную правду.
(Есть, правда, еще одно место, где современным людям жизнь открывается так, как открывалась людям древности, т. е. как грандиозная игра сил, а не добра-зла или видимости-изнанки: это место — секс. Сцены соитий сняты так, словно совокупляются прекрасные животные или ожившие статуи богов. Возможность этого древнего взгляда открывается и в особенно интенсивные моменты — камера тогда начинает показывать человеческое лицо сверхкрупным планом, так что выражение лица пропадает, а остается только фрагмент — часть глаза, щеки, уже ничего внутреннего не выражающий, а просто видный, тоже как у статуи или у животного.)
В общем, если правильно настроить зрение, то современное общество окажется таким же космически прекрасным сооружением, как общество кровожадных майя, о которых Фархад Сафиния, создатель «Босса», написал сценарий для «Апокалипсиса» Мела Гибсона,— и таким же сатанинским. Это прямым текстом сообщает песня Роберта Планта, открывающая каждую серию,— «Сатана, твое царство должно пасть». Царство Сатаны — это, разумеется, не мэрия Чикаго, и даже не Америка, а вообще всякое земное общество.
Но эта сатанинская космическая красота длится только до тех пор, пока властитель помнит, что пожертвовал спасением души ради блага города, а не ради собственной корысти, пока он верно делает единственно важный для него выбор — не между добром и злом, а между необходимым для города злом и злом корыстным. Собственно, сюжет фильма в том, что из-за болезни Кейн начинает эти два вида зла путать — и в результате этой путаницы ничего грандиозного и древнего не остается, все становится современным и мелким. Необходимое зло превращается в гнусные преступления, великолепные соития — в скандальные фотоснимки. И тут неявный, но центральный вопрос фильма — если посторонним, «зрителям», суть происходящего заведомо неясна, если они в принципе не отличают зла необходимого от зла корыстного, а сам властитель может в любой момент в это неразличение впасть, то кто же может следить за тем, чтобы одно зло не путалось с другим? Кто отличит победителя хаоса от корыстного тирана? В фильме есть негромкий, но очень внятный ответ: охранять границу между двумя видами зла может только верный помощник властителя. Только он, в отличие от «зрителей», не ослеплен мелодраматическим идеализмом и, в отличие от самого властителя, не рискует опьяниться властью, заболеть ею. Предельным гарантом сатанинской гармонии оказывается не мощь властителя, а честность его слуг.