Председатель Государственного антинаркотического комитета, директор ФСКН России ВИКТОР ИВАНОВ в интервью начальнику отдела преступности “Ъ” МАКСИМУ ВАРЫВДИНУ рассказал о том, как банки спасались в финансовый кризис с помощью денег от наркотрафика и о последних законодательных инициативах ведомства. Среди прочего в ФСКН продвигают идею въезда в Россию по загранпаспортам для граждан тех стран, из которых поставляются наркотики, и конфискацию имущества у крупных наркоторговцев.
— В ходе недавнего визита в США вы выступили с неожиданным докладом, из которого следовало, что деньги из наркооборота спасли многие банки во время глобального кризиса.
— Проведенный нашей службой анализ свидетельствует, что если объемы перехватываемых наркотиков в мире составляют около 10–15%, то доля конфискованных наркоденег — менее 0,5%. Это означает, что вся выручка мировой наркоэкономики практически беспрепятственно поступает в оборот. При этом недобросовестные банки, практикующие финансовые операции за пределами своей способности отвечать по обязательствам, в целях обеспечения ликвидности привлекают и используют криминальные средства. По оценке экс-заместителя генерального секретаря ООН Антонио Коста, в период глобального финансового кризиса 2008–2009 годов в крупнейшие банки мира для устранения критического дефицита ликвидности было вброшено около 352 млрд наркодолларов, которые затем пошли на межбанковские заимствования. Это неудивительно, поскольку, по оценке МВФ, крупнейшие американские и европейские банки в тот же период потеряли более $1 трлн, а более 200 крупнейших ипотечных компаний и масса других финансовых организаций обанкротились. И дело здесь не в отдельных банках, а в устройстве всей финансовой системы в целом. Она уже не может обходиться без вкачивания в нее грязных денег. В докладе управления по наркотикам и преступности ООН прямо утверждается, что сегодня крайне облегчен вход для грязных денег в легальные финансовые потоки, при этом «инвестирование» таких денег серьезно разрушает реальную экономику, замедляет экономический рост. Общий размер потоков грязных денег транснациональной организованной преступности оценивается в докладе более чем в $1 трлн, или в 1,5% от глобального ВВП, причем не менее 70% этих денег отмывается через финансовые институты. Представленные в докладе расчеты показывают, что экономический ущерб от наркотрафика в 2–3 раза превышает его стоимость. Так, если в США рынок кокаина оценивается в $35 млрд, а героина и других наркотиков еще в $15 млрд, то прямой ущерб экономики США от наркотрафика составляет $150 млрд! Аналогичные наркорынки действуют в Евросоюзе и Китае, крупнейших партнерах США. А с учетом того, что в Европе функционирует еще и самый большой рынок афганского героина, а также половина рынка латиноамериканского кокаина, все больше обрушивается и реальный сектор экономики ведущих стран мира.
— Почему в США, оценивая угрозу наркопроизводства, даже не пытаются противостоять ей в том же Афганистане?
— Предыстория вопроса заключается в том, что правительство «Талибана» к 2001 году практически ликвидировало культивацию опиумного мака в Афганистане. Да и сегодня доля «Талибана» в доходах от афганского наркопроизводства миноритарна — около $150 млн при общем доходе $65 млрд. При этом вся инфраструктура по выращиванию сырья и производству героина (лаборатории, склады и т. д.) сконцентрированы в самом Афганистане. Судьбой этой страны уже 11-й год занимаются Международные силы содействия безопасности в Афганистане (МССБ), находившиеся до 2003 года под управлением Совета Безопасности ООН, а с 2003 года — под командованием НАТО. США, как член НАТО, выполняют все решения альянса. А НАТО в марте 2010 года через официального представителя Джеймса Аппатурая (ныне представитель генерального секретаря НАТО по Кавказу и Центральной Азии) публично обнародовало и аргументировало свое решение не уничтожать посевы опиумного мака нежеланием «лишать афганских крестьян единственного источника дохода». В сложившейся ситуации вопрос ликвидации наркопроизводства в Афганистане должен быть решен в Совете Безопасности ООН путем включения в мандат МССБ соответствующей компетенции и ответственности.
— Если не получается решить эту проблему через ООН, может быть стоит более плотно работать с пограничными с Афганистаном странами, через которые и осуществляется наркотрафик в Россию?
— С Киргизией и Таджикистаном мы работаем довольно плотно. Обмениваемся оперативной информацией, проводим совместные операции. В марте этого года мы подписали с властями Киргизии соответствующий протокол, в котором установили меры технического содействия государственной службе по контролю за наркотиками. И результат сразу сказался. Объемы перехваченных наркотиков в Киргизии возросли в десятки раз по сравнению с аналогичными показателями прошлого года. Цифры сами за себя говорят.
— А в чем конкретно заключается помощь?
— Мы передаем спецоборудование для аудио- и видеоконтроля, иную спецтехнику, вычислительную технику, радиостанции и много другое, необходимое для работы. Кроме того, проводим подготовку и переподготовку их оперативного и руководящего состава. Там, в Киргизии, присутствуют наши советники, которые оказывают содействие, так сказать, непосредственно в «поле». Это позволяет нам установить более жесткий интерфейс между нашими полицейскими службами.
— То же самое будет и в Таджикистане?
— Мы предлагаем Таджикистану подобную помощь, они сейчас рассматривают этот вопрос. Для этого нужны соответствующие калькуляции. Что необходимо, в каком объеме и когда.
— Насколько обременительна для России такая помощь?
— Где-то около $1 млн в год. Это не запредельная цифра. Мы иногда на футбольную команду тратим больше. Но экономический эффект от такой помощи для России гораздо выше, поскольку наркотики на сегодняшний день, по нашим расчетам, наносят вред РФ в размере не менее 3% ВВП.
— Может тогда и в Афганистан надо вкладывать?
— В этом отношении нас поддерживают президент Медведев и премьер Путин. В январе этого года была создана межправительственная комиссия и составлен достаточно большой план работы по инвестициям в Афганистан с точки зрения развития экономики, модернизации тех 142 объектов, которые были построены там при нашем содействии еще во времена СССР. Эта программа уже начала реализовываться.
— А не проще ли оборудовать и надежно защищать границы, через которые идут поставки наркотиков?
— Важна не только сама граница с пограничниками, собаками и пунктами пропуска, а важны административно-правовые режимы, которые ее обеспечивают. Поэтому речь нужно вести о совершенствовании этих режимов. В условиях Таможенного союза для нас это вдвойне необходимо.
— То есть нужен визовый контроль?
— Визы не нужны, но безвизовый въезд не значит бесконтрольный. Поэтому мы выступаем за то, чтобы пересечение госграницы осуществлялось с использованием загранпаспортов. В общегражданский паспорт отметки о пересечении границы не ставятся, а миграционные карты, как показывает практика, преступники просто выбрасывают. А для доказательства контрабанды наркотиков по уголовным делам требуется документальное подтверждение факта и места пересечения границы. Поэтому приходится устанавливать этот факт с использованием дорогостоящих оперативно-разыскных мероприятий путем опроса граждан, сбора билетов и т. д. Но, как правило, в судах эти доказательства не признаются. Поэтому и дел о контрабанде того же героина в Россию сегодня практически нет.
— Законодательные инициативы ФСКН вызывают много вопросов. Например, когда речь идет о возрождении практики привлечения к уголовной ответственности за употребление наркотиков или конфискации имущества.
— Здесь действительно очень много спекуляций, поэтому я должен дать разъяснения от первого лица. Речь идет не о привлечении к уголовной ответственности и лишении свободы наркопотребителей. Упаси бог. А о том, чтобы создать правовые механизмы, которые бы стимулировали выбор наркопотребителем (а это болезнь, которая связана с криминальным поведением) своего лечения и прохождения им курса освобождения от зависимости.
— То есть вы предлагаете альтернативу: либо сидеть, либо лечиться.
— Теперь суду в соответствии со ст. 82.1 УК РФ предоставлена возможность отсрочить исполнение наказания лицам, больным наркоманией, если они впервые изобличены в хранении наркотиков, культивировании наркосодержащих растений или подделке рецептов, но при этом изъявили желание добровольно пройти курс лечения от наркомании. При этом суд в зависимости от результатов лечения может и освободить обвиняемого от наказания.
И мы здесь ничего нового не придумали. Таким образом поступают, в частности, во Франции и Швеции. Преступнику-наркопотребителю в рамках альтернативы предлагается пройти курс освобождения от зависимости. В 100% случаев выбирается именно последнее. При этом происходит декриминализация молодежи, снижение спроса на наркотики и, соответственно, снижение предложения наркотиков и снижение наркопреступности.
— Конфискация?
— Это тоже процесс, связанный с уголовным преследованием наркопреступников, особенно крупных наркодельцов. Дело в том, что многие наркодельцы имеют значительное имущество — движимое и недвижимое, счета в банках. Но сегодняшнее законодательство построено так, что это мы должны доказать, что оно все приобретено неправедным путем. Во всех цивилизованных странах действует обратная процедура: в случае если наркоделец привлечен к уголовной ответственности, то именно он должен доказать легитимность происхождения всех своих активов. Если не доказывает, тогда активы подлежат конфискации. Все очень просто.
— Я бы так не сказал. А как же, например, совместно нажитое с женой и другими родственниками имущество?
— Если будут представлены соответствующие документы, суд их примет во внимание. Если мы хотим жить как в других странах или даже лучше, мы должны инкорпорировать все эти нормы, в том числе по имуществу наркоторговцев.
— В качестве дополнительного наказания?
— Конечно. Это дополнительный механизм преследования. Потому что те же наркоторговцы зачастую не сразу попадают в поле зрения правоохранительных органов. А до этого они занимались накоплением денежных средств за счет той же торговли наркотиками, за счет преступной наживы. И их риски будут значительно выше, если они будут понимать, что когда попадутся, то дальше доказать легитимность происхождения имущества им будет невозможно. Соответственно, многие подумают, заниматься торговлей наркотиками или нет. А в сегодняшней ситуации у них риски значительно снижены. Они знают, что государство их не тронет, оно докажет только то, что человек участвовал в конкретном преступлении, вот и все.
— А как обстоят дела с тестированием? Тоже, кстати, больная тема для общества.
— Я не знаю, почему тестирование стало больной темой. Практически все родители опасаются, что их ребенок приобщится к наркотикам. Такая опасность есть особенно у старшеклассников, они меньше времени проводят в школе и под надзором тех же родителей. А их первые эксперименты с наркотиками родители могут и не заметить. Зафиксировать же это можно только лабораторными методами. Именно поэтому мы предложили, чтобы в школах при прохождении диспансеризации были такие возможности. Очень многие родители этого хотят. Более того, просят. Поэтому мы поддержали эти предложения, рекомендовали регионам, органам местного самоуправления, школьным коллективам, общеобразовательным учреждениям рассмотреть такой вопрос. Это дело сугубо добровольное. Если кто-то из родителей не заинтересован в этом и категорически против, если родители не хотят знать о состоянии здоровья своего ребенка, пожалуйста.
— Какие результаты принесло тестирование?
— В некоторых регионах выясняется, что до 3% старшеклассников уже знакомы с наркотиками. Другое дело, что нас не интересуют их персональные данные, не должны они интересовать и педагогический персонал. Главный позитив заключается в том, что родители этих детей сумели получить информацию и предотвратить превращение своих чад в наркозависимых. Мне кажется, что это главный результат подобных тестирований.
— Преступность в самом ведомстве вас не беспокоит?
— Борьба с правонарушениями внутри службы, на мой взгляд, ведется очень активно. У нас привлечено к уголовной ответственности за год около 100 человек. Если брать в процентном отношении, то это, пожалуй, даже меньше, чем в системе МВД. Но хотел бы сказать, что и ФСКН, и МВД, да и все другие ведомства, таможня, ФСБ, мы все живем в конкретном обществе. Поэтому есть преступность и в обществе, есть преступность, проявления преступности и в правоохранительных органах. Но при этом хотел бы заметить, что, конечно, в правоохранительных органах процент преступности значительно ниже. Все-таки мы отбираем людей при приеме на работу.
— Слышал, что при приеме на работу в ФСКН происходит довольно жесткий отбор.
— Из кандидатов, которых мы рассматриваем, на службу проходит 1 из 10.
— Остальные наркоманы?
— Нет, конечно. Приблизительно 5–7% отсеиваются по проблеме, связанной с наркоманией. Но и это очень высокий процент.