В прошлую среду доходность итальянских государственных обязательств поднялась выше 7%. Вероятнее всего, Италию в близком будущем ждет банкротство по греческому сценарию, а еврозону может спасти лишь чудо.
Если выражаться так, как принято в цивилизованной Европе, то заголовки информационных агентств и отчеты аналитиков банков на прошлой неделе можно было бы свести к трем словам: "Ну все, конец". К непечатной лексике располагала и утечка сверхконфиденциальной стенограммы переговоров президентов США и Франции, в которой израильский премьер Биньямин Нетаньяху был недипломатично назван лжецом. Такое тоже случается нечасто, но что уж тут поделать — в кризисных ситуациях людям вообще свойственны резкие выражения. К тому же называть вещи своими именами полезно: есть шанс, что точный диагноз поможет избежать худшего сценария.
Изыски вроде "точки невозврата" или "критического уровня ставки" оставим литературным редакторам. В прошлую среду доходность по долгосрочным итальянским облигациям доходила до 7,4%. На близких уровнях другие страны еврозоны — Греция, Ирландия и Португалия — были вынуждены обращаться за срочной внешней помощью, менять правительства и идти на болезненные антикризисные меры: повышать налоги, сокращать расходы и социальные гарантии.
Разница в том, что Италия — восьмая экономика мира, третья в еврозоне после Германии и Франции. Ее ВВП — примерно $2 трлн (раза в полтора выше российского), а госдолг — около $2,5 трлн. По-английски это вообще звучит идеально: "too big to bail" ("слишком велика, чтобы выкупить"). Если кто не знает, это противовес более старому газетному штампу "too big to fail" ("слишком велика, чтобы рухнуть").
А еще итальянский случай, похоже, куда сложнее португальского и ирландского (греческий уже, кажется, принято называть не иначе как скверным анекдотом). Здесь дело не в том, что высок дефицит бюджета, а значит, если его сократить, риск дефолта уменьшится, доверие рынков вернется, ставки снизятся. Здесь дело в том, что хронически низкие темпы роста просто не позволят вот так запросто рассосаться бюджетным проблемам.
В газетах и отчетах это называют структурными проблемами. На русский это переводится как "смесь коррупции, избыточной роли государства в экономике и неэффективной бюрократии". Когда в Италии говоришь с бизнесменами, приходится чуть ли не за ухо себя дергать — не о путинской ли России идет речь, настолько похожа картина, которую они рисуют. Иногда, кстати, кажется, что бюрократические барьеры там еще выше. К примеру, два года согласовывать перепланировку ресторана, да еще и без уверенности в успехе,— это и по российским меркам перебор. А уж жесткость трудового законодательства нашим работодателям и в страшном сне не приснится — на то, чтобы уволить непрофессионального бездельника, уйдут многие месяцы.
Независимо от того, уйдет ли Берлускони, или его заявление об отставке — блеф, будущее правительство столкнется с почти неразрешимой задачей. Представьте себе черный ящик с надписью "антикризисные меры", в который надо положить вполне конкретные вещи. А это серьезно ударит по карманам десятков миллионов людей (что в демократической стране, да еще и привыкшей по любому поводу выходить на демонстрации и объявлять забастовки, явно непросто). И к тому же им придется изменить уклад жизни, формировавшийся десятилетиями (что тоже, мягко говоря, непросто и вряд ли быстро).
Ночные кошмары должны преследовать и глав других стран Европы: карточный домик еврозоны рушится. Вполне, кстати, предсказуемо: его создатели в свое время унифицировали денежную политику, но не бюджетную. И уж тем более не сумели договориться о том, чтобы и деловой климат был одинаковым. Да и невозможно сделать итальянцев немцами, испанцев — голландцами, а греков, скажем, французами.
Поэтому, когда Меркель говорит о том, что "нужны быстрые структурные реформы", а Саркози предлагает "двухскоростную" Европу, они говорят, по сути, об одном и том же. Еврозона в ее нынешнем виде не жилец. Впрочем, насколько близок крах и сколько продлится агония, пока сказать невозможно. Следите за ставками, говорят финансисты. Судьбу евро решит рынок, а не бюрократы.