Компаративистика отсчитывается от знакомства с санскритом. Не сразу, но, когда к исследованию подключились специалисты по классическим языкам, греческому и латыни, то они, ознакомившись с санскритом, поняли, что не просто есть много сходств между этими тремя языками, но что это именно системное сходство. Если поставить рядом местоименные или глагольные формы этих языков, то они будут сильно совпадать, обнаружилось слишком много сходств, чтобы это было случайностью.
Первое имя — это Уильям Джонс, английский филолог, востоковед, который занимал какие-то колониальные посты в Индии и параллельно изучал там санскрит. Классическая компаративистика как наука отсчитывается от его доклада 1786 года — доклада перед Бенгальским азиатским обществом, в котором он объявил, что сходство санскрита с греческим и латынью слишком велико, чтобы быть случайным. Он был просто высокообразованным человеком своего времени, очень увлекавшимся индийской культурой и изучением языков.
Дальше уже — второй шаг — это серьезное исследование индоевропейской грамматики и лексики, это Франц Бопп, немецкий языковед, чуть позже живший, 1791-го года рождения. Его главный труд — сопоставительная грамматика индоевропейских языков, примерно 20-е годы XIX века, с него начинается индоевропеистика и компаративистика как отдельная отрасль лингвистики. Понятное дело, что весь XIX век упор был, в основном, на индоевропейские языки как на семью, в которую входит большое количество древних языков, и почти полная монополия принадлежала немецким ученым. Мало кто вне Германии этим занимался, а потом, постепенно, со второй половины XIX века начинается увлечение и другими языковыми семьями.
***
Какие-то компаративистские идеи в чем-то даже предвосхищали развитие эволюционной биологии. Идея эволюции языка — что язык развивается по своим внутренним законам — даже опередила теорию Дарвина. Был такой выдающийся индоевропеист XIX века Август Шлейхер, который ввел собственно понятие генеалогического языкового дерева и анализировал язык как живой эволюционирующий организм. Он выдвинул свою теорию еще до выхода в свет дарвиновской работы об эволюции видов.
***
Никто не знает точно, сколько языков существует, порядка 6000 одна из оценок, и разнообразие, конечно, колоссальное среди языков. С другой стороны, чем детальнее они изучаются, тем яснее становится, что есть общая и достаточно несложная модель, которая описывает все это разнообразие. Языкознание развивается циклически. Изначально зацикливались на языках индоевропейских, которые, поскольку произошли от одного достаточно недавнего предка, отличаются друг от друга меньше, чем остальные. Между славянскими, индийскими и латынью много отличий, но структура их более или менее совпадает. Был такой лингвистический шок отчасти, в начале XX века, когда лингвисты приступили к изучению языков разных ареалов, особенно доколумбовой Америки. Американские языки — языки индейцев — очень сильно отличаются по своим структурным особенностям, поэтому в первой половине XX века господствовало направление так называемой дескриптивной, или описательной, лингвистики, и как раз американские ученые были главные в этом направлении. Сугубо практический уклон — говорили, что чрезвычайно сложно или вообще невозможно установить соответствия между далекими языками и лингвистика должна сосредоточиваться на описательной деятельности, применять строгий научный подход к каждому отдельному языку и заниматься описанием, а не объяснением.
***
Были ведь достаточно ранние попытки, прозрения, чуть ли не со времен Аристотеля. Первая попытка создания универсальной языковой грамматики — это вообще XVII век, грамматика Пор-Рояля. Французские ученые-филологи пытались вывести универсальный закон, по которому развиваются все языки. Естественно, в XVII веке они были знакомы только с индоевропейскими языками, ну, еще с ивритом и парочкой других. Это парижское аббатство, много разных людей было с ним связано, в том числе и научными интересами; авторами грамматики были аббаты Антуан Арно и Клод Лансло. Она вышла в 1660 году (!) и называлась «Всеобщая и рациональная грамматика Пор-Рояля». Кстати, была переведена на русский язык. Там действительно ключевая идея, что в языке есть общее и частное, с упором на общее, и что есть элементы, присущие всем языкам. Это не компаративистская ни в коем случае работа, исключительно теоретическая, но во многом предвосхитившая идеи того же Хомского.
***
Индоевропейские языки все-таки потомки праязыка, распад которого случился 6000 лет назад, а за этот срок языки не успевают накопить колоссальных структурных и типологических различий. Поэтому общенаучные выводы лучше делать на основе языков разных семей. Скажем, сопоставляя индоевропейские языки с америндскими, африканскими, папуасскими и так далее. Когда в 1660 году ребята писали свою грамматику, естественно, они ни с какими этими языками знакомы не были, но какие-то вещи универсальные, свойства языка, которые присущи не только индоевропейским, но и всем остальным языкам, уловили. В частности, части речи — они утверждали, что они свойственны всем языкам, и это действительно так (существительные, глаголы). После того, как началось знакомство с языками мира, эта идея всеобщности на долгое время несколько ушла в тень, и высший пик забвения этой идеи — как раз дескриптивная школа, которая занималась только описанием и не пыталась вывести никакой закономерности. Потом это было опять универсализировано теорией универсальной грамматики Хомского, который в чем-то вернулся к идеологии авторов грамматики Пор-Рояля, но при этом на принципиально новой основе, обогащенной уже опытом тех же описаний.
***
Если говорить о сравнительно-историческом языкознании, которое изучает развитие языков и появление языкового разнообразия, то следующий этап после работ Джонса и Боппа — это так называемая младограмматическая школа в Германии в 70-е годы XIX века. Сначала название «младограмматики» было юмористическим, но потом прижилось. Это до сих пор основа сравнительно-исторического языкознания, она взяла и закрепила понятие языкового закона — и это была надежная основа, позволившая вывести систему. Ключевым понятием было понятие языкового закона и, в первую очередь, закона фонетического: что языковое изменение — это, в первую очередь, звуковое изменение, и всякое звуковое изменение происходит, повинуясь некоторым законам и жестким правилам языковых переходов, при этом такие законы, согласно младограмматикам, не знают исключений. Мы переходим от просто умозрительного сопоставления похожих языковых форм (они есть в любых языках) к системному сопоставлению: если звук такой-то в языке таком-то соответствует звуку в слове в другом языке, то такое соответствие должно наблюдаться во многих словах этих языков, оно систематическое. И если мы обнаруживаем такие систематические сходства в двух языках, то это может служить серьезным аргументом или даже доказательством их родства. Младограмматическая теория и есть основа компаративистики, ничего особенного с той поры в исторически-сравнительном языкознании добавлено не было.
Это позволило начать поиск сходств между различными языками в разных языковых семьях мира. И приступить к серьезной реконструкции праязыков, так как каждое соответствие можно интерпретировать как восходящее к фонеме праязыка, из которого развились языки-потомки. И это ключевой этап развития компаративистики.
***
Следующий перелом начался, но не завершился до сих пор, это уже середина XX века — возникновение макрокомпаративистики. Когда было показано, что соответствия можно искать не только между живыми, но и между реконструированными праязыками. Причем достаточно древними. Это заслуга Иллич-Свитыча, отечественного лингвиста, который является автором ностратической теории, то есть теории глубокого родства крупнейших языковых семей Евразии. Это еще один шаг в прошлое, археологический слой.
До этого шли исследования отдельных языковых семей (индоевропейская, уральская, алтайская, дравидийская, семито-хамитская и др.). Все эти семьи, языки в них, появились из единого праязыка — родоначальника семьи, и они все имеют примерно один и тот же возраст — им от 6 до 7 тысяч лет. И, в общем, у многих лингвистов складывалось ощущение, что дальше работать и нельзя, то есть копать можно только на эту глубину. Иллич-Свитыч сказал, что никаких проблем копать глубже нет, потому что мы можем пользоваться материалом уже реконструированных языков и можем ступенька за ступенькой по такой лесенке идти вглубь времен. Его главный труд — «Опыт сравнения ностратических языков»: он сопоставил реконструкцию праиндоевропейского, праалтайского, прауральского языков и между всеми этими языками установил регулярные языковые соответствия, доказал, что сходство в реконструированной звуковой системе этих языков не случайно. И набрал довольно большое количество лексического материала, чтобы это подтвердить. Таким образом, он снял препону на пути проникновения компаративистики в более глубокие времена.
***
Письменные языки — это те, которым тысяча, две тысячи лет. Китайский на три тысячи лет в прошлое уходит, но основная масса языков — младописьменные, для которых письменность придумали в XX, от силы в XIX веке. Сегодня, в каком-то смысле, любой описанный язык уже письменный, так как для его описания нужно придумать транскрипцию его звуков, и это для большинства языков сделано. Что касается языков с глубокой письменной традицией, то их попросту очень мало, они исчисляются десятками, наверно. И по сравнению с шестью тысячами существующих всего — это капля в море.
В первую очередь нужно уметь работать с бесписьменными языками, и это никакая не проблема. Если мы видим два родственных языка, то они могут быть хоть сколь угодно бесписьменными, но то, что мы можем показать между ними родство, это в каком-то смысле замена их письменной истории. Потому что если это действительно два родственных языка, то они восходят к общему праязыку, который можно восстановить до какой-то степени, звуковую систему, словарную, грамматическую, исходя из регулярных соответствий между этими двумя языками. Его реконструкция и есть такой идеальный субститут для письменности.
***
Собственно, компаративистика началась с индоевропейских языков, так как это было очень удобно ввиду наличия древних письменных памятников: есть древние памятники по греческому, латыни, по санскриту, по германским языкам. Но потом поняли, что и для других семей, где нет таких памятников, тщательный исторический анализ и реконструкция их праязыка позволяют их также привлекать к общей реконструкции.
Вторая крупная семья Евразии — это уральская, где древних памятников практически нет. Ну, есть финский и венгерский, их развитие можно проследить на тысячу лет назад. Подавляющее же количество языков уральской семьи были записаны в XVIII веке самое раннее — это финноугорская группа: мордва, марийцы, пермяки, удмурты, коми, — все эти народы не имели письменности, но сейчас мы можем их историю проследить на очень много веков вглубь благодаря реконструкции.
***
В 50–60 годы XX века — возвращаясь к макрокомпаративистике и Иллич-Свитычу — была разработана ностратическая теория, которая позволяет углубиться в прошлое не на 5–6 тысяч лет, как ранее, а на 10–12 тысяч. За этим последовали новые гипотезы. Сергей Анатольевич Старостин доказал существование сино-кавказской семьи, макросемьи такого же хронологического уровня, как ностратическая, в которую входят сино-тибетские языки, включая китайские, северокавказские, енисейские языки (например кетский язык, умирающий, распространенный в среднем течении Енисея), и туда же входит, как сейчас выясняется, одна группа индейцев северной Америки. В Америке было несколько волн заселения, и одна из гипотез, скорее, умозрительная, чем компаративистская, принадлежит американскому типологу Гринбергу, который говорит, что в Америке можно проследить три лингвистические волны заселения — недавняя эскимосско-алеутская, до нее была волна на-дене (индейские племена навахо, апачи), это примерно 7–8 тысячелетие до нашей эры, и самая древняя волна, которая включает все остальные семьи Америки, которые Гринберг объединил в так называемую америндскую макросемью. Получается очень неравномерное языковое распределение: 90% входит в америндскую семью, на них накладываются языки на-дене и совсем недавно эскимосы. Эту гипотезу мы пытаемся проверить более строгими средствами, — не могу сказать, что это истина в последней инстанции, возможно, там было большее количество волн, лет через 10 сможем сказать точнее. Очень плохо изучены америндские языки в историческом плане. Вообще, изучение языков мира находится в исключительно неравномерном состоянии. Очень хотелось бы надеяться, что положение выправится. Все равно 90% исторических лингвистов занимаются индоевропейскими языками как более им культурно близкими.
***
Накопление материала происходит не так быстро, как нам хотелось бы, но новые данные поступают все время, мы сейчас в нашем центре пытаемся создать некий фонд по языкам мира, собирая в кучу все публикации, которые выходят в последнее время — и просто не успеваем это сделать, потому что с колоссальной быстротой накапливаются данные. Другое дело, что сколько людей ни занималось бы этим, языков все равно больше. До сих пор остаются жуткие дыры, допустим, в языках Папуа Новой Гвинеи, которых 800 штук, и описана из них более-менее прилично, дай Бог, десятая часть. Это такой уникальный языковой заповедник, разными социальными и географическими причинами это обусловлено, маленькая территория, на которой существует колоссальное языковое разнообразие, и для удобства их иногда всех объединяют в одну-две-три макросемьи папуасские. На самом деле никто ничего не знает толком, потому что описано очень мало, это очень древняя волна заселения, которая там осталась, и может оказаться, что внутри Папуасии большее языковое разнообразие, чем во всем остальном мире.
***
Есть, скажем, представление, что языки первобытных народов просты по своей структуре. Это тоже колоссальное заблуждение, потому что у тех же бушменов — казалось бы, образа жизни проще найти невозможно — в звуковом отношении одни из самых сложных языков в мире. У них достаточно сложная звуковая система с такими щелчковыми звуками, которых нет больше вообще нигде, и, скажем, кетский язык, который я упоминал, язык на среднем течении Енисея, он в звуковом отношении попроще, но грамматика его, устройство глагольной системы, в тысячу раз сложнее даже русского, при том что на русскую глагольную систему жалуются, какая она сложная. То есть сложность устройства языка совершенно не зависит от степени социального и технического развития, на котором находятся люди.
***
Никакие прорывы в ближайшее время, наверно, невозможны, потому что мы опять перешли к этапу систематизации полученных данных и накоплению опыта. Сейчас, если говорить о прорыве, очень важно перейти к осознанию и обоснованию семантических изменений. Компаративистика до сих пор завязана на звуковых изменениях: с ними, во-первых, проще работать, а во-вторых, они очевидно системны. Вот то, как изменяются значения слов с ходом времени, исключительно важно для проникновения в прошлое, но эта область развита гораздо хуже, это колоссальный объект изучения, к которому пока непонятно как подходить. Но для сравнительно-исторического языкознания это имеет огромное значение, потому что, как оказалось, существуют общие тенденции в изменении значений слова. До сих пор считалось, что если мы видим достаточное звуковое сходство в словах, то можно считать их близкими, а сейчас оказывается, что и значения слов, семантика, меняются тоже по определенным законам, достаточно предсказуемым. Для каждого значения каждого слова можно определить круг возможных близких значений, в которое оно может со временем перейти. И при этом изменения значений могут быть разнонаправленные и однонаправленные. Скажем, во многих языках мира слова «голова» и «верхушка» часто переходят друг в друга, а вот, например, для пары значений «жир» и «кровь» бывает, что жир становится кровью, но кровь никогда не становится жиром. Вот такие интересные эмпирические наблюдения сейчас накапливаются, и, может быть, в какой-то момент их накопится столько, что можно будет пойти на какой-то революционный прорыв.
***
Мы стараемся привлечь внимание к нашей деятельности. В Москве всеми этими вопросами занимается Центр компаративистики Института восточных культур РГГУ. Он был основан Сергеем Анатольевичем Старостиным в 1999 году, и там сосредоточены все ведущие наши компаративисты, там даже открылась магистратура по индоевропеистике, куда мы пытаемся набрать толковых выпускников с общей лингвистики, там тесное сообщество лингвистов-компаративистов, и время от времени происходят конференции, семинары, ведется научная работа. Наша самая глубокая цель — пропаганда идей макрокомпаративистики, так как лингвисты боятся так глубоко забираться вглубь веков, мы же стараемся убедить, что достаточно надежно можно и нужно идти дальше в прошлое. Быть может, к общему предку всех языков человечества.