Вместо ответа на вопрос, как выживают таджикские женщины, чьи мужья уехали на заработки в Россию, мне порекомендовали посетить самый большой в стране оптовый рынок "Карвон", в получасе езды от Душанбе. "Там тебе все станет ясно". Так я и поступил
Загрузив салон вконец раздолбанного "Икаруса", грузчики, взобравшись на крышу, и там раскладывают тюки, мешки и коробки — все, что не удалось впихнуть в автобус. Чуть в стороне стоят челноки — средних лет женщины, которые во все глаза наблюдают за погрузкой: не дай бог, что-то порвут или побьют. Всем жарко: в Таджикистане началась чилла — самое жаркое время в году.
Всем плати
70 процентов населения страны — сельские жители. Им-то и повезут купленное на "Карвоне". Одна из челночниц, бойкая Фарангиз, говорит, что распродать все подчистую не удается: денег у людей мало. А тут еще плати гаишникам, плати милиции штрафы за торговлю в не отведенных для этого местах, плати налоговикам, устраивающим облавы на торгующих без патента, плати за место на базаре... "Падаринга минг ланат — тысячу проклятий на головы их отцов. И эта, как ее... инфляция,— произносит она мудреное слово.— Пропади она совсем. Еще вот горючее подорожало",— тяжко вздыхает Фарангиз, обмахиваясь платком.
"Карвон" — не самый бойкий рынок. Покупатели, долго не решаясь совершить покупку, прицениваясь, неприкаянно бродят по рядам. Лоточники, а это дети, катя свои тележки, чьи колеса увязают в гравии, чуть ли не шепотом, словно продают наркотики, предлагают свой товар. Нитки, наперстки, иголки, губная помада, средства от моли и тараканов, тюбики с клеем... На одном мальчишке футболка с надписью "йгит" (джигит).
В отличие от большинства мусульманских стран, где торговля — сугубо мужское дело, тут промышляют женщины и подростки — родные мигрантов. Один из редких мужчин-продавцов, его зовут Абдурахман, поглаживая бороду, говорит, что торговля идет вяло. Еще моего собеседника возмущают пародии на недотепистых восточных мигрантов по российскому телевидению — его здесь умудряются смотреть, хоть и не все. С горечью он напоминает, что в годы Великой Отечественной его дед сам недоедал, но делился последним куском лепешки с эвакуированными. "А как же иначе, не по-людски это".
Поняв, что передо мной человек верующий, интересуюсь, а как он воспринял недавнее постановление властей, запретившее верующим молиться в общественных местах: на вокзалах, базарах, в гостиницах, больницах. Собеседник тут же подхватывает: а еще власти запретили юношам до 18 лет посещать мечети, многие из которых закрыли на перерегистрацию. Еще в прошлом году в программу 8-х классов Министерство образования Таджикистана ввело новый предмет "Маърифати ислом" (познание ислама), а спустя три месяца отменило свое же решение. Этот неполный перечень обид Абдурахман комментирует вопросом: "Как можно запретить веру?" И сам же неожиданно отвечает: "Но мы вынуждены подчиниться..."
Разговоры о жизни не мешают торговле на базаре "Карвон" — были бы покупатели! Это скопище легких металлических конструкций разделено на отсеки, где особо бойко торгуют дешевыми тканями из Сирии, Ирана, Пакистана, Китая. Нет, кажется, только таджикских. И это при том что есть свой хлопок, а раньше выращивали и гусениц тутового шелкопряда — их коконы являются сырьем для производства шелка. Судя по тому, что пишет здешняя пресса, власти спохватились, но "шелковую нишу" уже заняли конкуренты.
По базару видно, что культивируемые тут веками ремесла пребывают в упадке. То же я заметил и на рынке в Худжанте (север Таджикистана): оказавшись там в сапожном ряду, понял, что обувь, которая большей части населения не по карману, уже не шьют, а только латают. Из традиционных ремесел сохранилось производство сундуков и колыбелей. Вызвавшийся сопровождать меня в прогулке по базару местный журналист Тилав Расулзода говорит, что появились китайские лавки, где торгуют тем, что когда-то было традиционными изделиями местных мастеров. Но где теперь те мастера? Возможно, переквалифицировались в России в строителей, дворников, землекопов.
Пустые окна
Беда и в том, что из всех крупных промышленных предприятий работает только алюминиевый завод, да и то на треть былой мощности. Сейчас через офшорную компанию Talco Management Ltd его контролирует, как об этом пишет пресса, шурин президента Хасан Сагдуллаев. Предприятие работает в льготном режиме — электроэнергия ему поставляется по сниженным ценам, хотя в стране она дефицит и в глубинке света не бывает неделями.
Вспоминают, что до гражданской войны 1990-х годов в одной только Согдийской области (бывшая Ленинабадская, это север Таджикистана.— "О") добывали уголь, ртуть, свинец, редкоземельные металлы, обогащали уран. Некоторые из круглосуточно работавших здесь производств были в СССР уникальными. Сегодня это все в прошлом: города Чкаловск и даже в большей степени Исфара (в 1980-х годах там работало 21 предприятие.— "О") превратились в города-призраки. Замечу, что с началом гражданской войны, сразу после отъезда специалистов (а ими в основном были русские) даже в столице Душанбе встали связь и городской транспорт. В течение 8 месяцев я дважды бывал в Согдийской области. Хотя изначально намеревался ехать в ущелье Камароб (это к востоку от Душанбе), но в таджикском МИДе мне сказали, что поездка требует долгого согласования с силовыми ведомствами. Причину прояснили коллеги из душанбинской газеты "Азия-Плюс": попасть туда, в зону столкновений с местными боевиками, невозможно. Поразмыслив, решил ехать на север.
Обстановка, впрочем, напряжена и там еще с осени прошлого года, когда смертник привел в действие взрывное устройство во дворе худжантского РУБОПа. Затем выстрелами в упор чуть не на пороге райотдела был убит начальник следственного отдела районной милиции. В конце сентября силы безопасности уничтожили троих радикалов: женщину по имени Мухтасархон и двоих мужчин. Один из них — ее второй муж Носимджон Акрамов — проходил обучение в центрах подготовки боевиков в Афганистане и Пакистане. Первый супруг — племянник военного лидера Исламского движения Узбекистана (ИДУ) Джумы Намангони — несколько лет назад был убит в Оше, из чего местная госбезопасность делает предположение о возможной связи подполья с этим движением. Кроме ИДУ в регионе действует запрещенные в стране организации "Таблиги джамаат" и "Аль-Байят", но о последней давно не было слышно. В подтверждение их активности силы безопасности обнаруживают схроны с оружием, снаряжением и боеприпасами во все увеличивающихся количествах. Занятно при этом, что пресс-служба МВД показывает по ТВ автоматы АК-74 (калибр 5,45 мм), а патроны к ним калибра 7,62 мм. Много находят оружия и времен Великой Отечественной.
Если же задуматься, откуда в крестьянской стране боевики-радикалы, обязательно вспомнишь Исфару. Пустые окна заводских корпусов. Под ногами битый кирпич. Оборудование демонтировано и продано как металлолом, техперсонал уехал, и, вздумай власти восстановить производство, они не смогут этого сделать. С местным кланом — в советское время он был очень влиятелен — тоже покончено, теперь всеми делами тут заправляют дангаринцы (райцентр Дангара — малая родина президента Рахмона). Случайно это или нет, но собственность перешла к ним, они же обеспечивают и безопасность.
Вообще, уезжают отсюда не только от материальной безысходности, но и из страха. Жизнь Таджикистана вполне вписывается в жанр криминальной трагедии. С недавних времен на севере страны в пригородных лесополосах, на территориях заброшенных заводов и складов стали находить тела убитых религиозных авторитетов из числа радикалов. На конец прошлого года — 14 трупов. Местный житель (он водитель-междугородник, а это люди, как известно, весьма информированные) уверяет, что на севере Таджикистана и юге Киргизии орудуют группы убийц. Это мнение разделял бывший начальник штаба военных формирований ОТО (ныне научный сотрудник Института философии АН РТ) Давлат Усмон. Трагедия, разыгравшаяся год назад в ущелье Камароб, где боевики мулла Абдулло (Абдулла Рахимов) и Али Бедаки (Алоуддин Давлатов) организовали засаду на пути автоколонны Министерства обороны (тогда погибло 28 военнослужащих), еще раз показала, как неспокойно в стране.
Рост напряженности в Таджикистане вызывается и противоправными действиями самих сил правопорядка. Грозя обвинениями в причастности к деятельности исламистов, в хранении и перевозке наркотиков, местные силовики арестовывают и вымогают деньги у гастарбайтеров, приехавших домой на побывку. Один из них умер в следственном изоляторе. Его пытали током, обливали кипятком. Тюремные медики отказались выдать родственникам свидетельство о смерти, в котором была бы зафиксирована истинная причина кончины. Против виновных возбудили уголовное дело, но через 2-3 дня выпустили на свободу, что озлобило народ еще больше. Понятно, почему три года назад только из Исфары уехало 6 тысяч человек. И это из 33 тысяч населения. И еще один штрих: по числу студентов, обучающихся за рубежом, этот райцентр занимает первое место в стране. Где они учатся? Конечно, в духовных учебных заведениях.
Верные и неверные
...Дорогу на рынке мне преградили двое чумазых детишек — мальчик лет пяти и девочка чуть постарше. Сразу и не сообразил, что они собираются делать. Склонившись, ладошками они пытаются счистить пыль с моей обуви, затем проводят ими по лицу и жалостливо просят денег.
Зашли в чайхану. Здесь нет топчанов, пластиковые столы и стулья. Чайхана — это не обычная точка общепита, зайдя в нее, спустя 10-15 минут можно оказаться в курсе всех новостей в округе.
Прихлебывая чай, мой спутник Тилав рассказывает, что его знакомые разыскивают сына, 42-летнего жителя села Кулангир из Согдийской области по имени Абдумумин Алибоев. Восемь лет тому назад он отправился на заработки. В 2009-м последний раз позвонил домой: "Со мной плохо. Я в центральной больнице Пензы". Обеспокоенный отец, Абдуманнон, собрав все сбережения и денежную помощь от родных, поехал в Пензу, однако в больнице сказали, что его сын выписался месяц назад и вроде бы как собирался ехать на Урал. Отец объездил весь город, но сына так и не нашел. У пропавшего пятеро детей: сыну 18 лет, четырем дочерям от 10 до 16 лет. Жена Мархабо, она раньше работала в колхозе, а сейчас занимается розничной торговлей, говорила Тилаву: "Мы ждем возвращения Абдумумина. Теперь нам его деньги вообще не нужны. Как-нибудь сведем концы с концами".
Таджикская сельская женщина — чаще всего существо безропотное, но граница есть всему, в особенности когда муж в отъезде, а нервы на пределе. Тут, бывает, еще свекровь, как заведенная, твердит, что от хорошей жены мужья не уезжают... Как тут не вспылить? Наказание за это следует незамедлительно: изгнание. Людская молва часто с подачи родных мужа наделяет женщину репутацией проститутки. Считая, что их опозорили, родители женщины отказываются ее принять. Впав в отчаяние, женщина может решиться, что здесь бывало, на самосожжение. Сейчас в Кулябе группа юристов осуществляет проект по правовой поддержке домохозяйств мигрантов. Создан центр психологической поддержки "Бовари".
Но что могут поделать консультанты, когда, уехав, некоторые гастарбайтеры обзаводятся подругами или новыми семьями, расторгают брак, зачастую гражданский, уведомляя жен смс-сообщениями?
Встречая таджикских гастарбайтеров в Казахстане (тут они работают посменно, по полгода), я много раз задавал им вопрос: "Мусульманин ли ты?" В ответ чаще всего слышал горделивое восклицание: "Альхамдулилла!" — "Сподобил меня Всевышний!". Да, они за шариат. Но невдомек им, что с точки зрения шариата безответственность, царящая среди части мигрантов, недопустима. В исламе все расписано: какая часть имущества, она называется "махра", отходит женщине при разводе, какое содержание она получит, пока дети не станут самостоятельными, и так далее. При этом женщина сама определяет размер выплат.
* * *
Возвращаемся в Душанбе и едем по тенистому проспекту Рудаки. Благодатная прохлада. На обочине билборд с изображением президента: Эмомали Рахмон в окружении детей. Вспомнились, конечно, малыши с базара "Карвон". Может быть, и их отец сгинул где-нибудь на российских просторах? Кого можно обвинять, когда денежные переводы гастарбайтеров и гуманитарных организаций составляют без малого половину государственного бюджета Таджикистана?
Сам же президент твердит о наличии деструктивных сил, которые хотят дестабилизировать ситуацию извне. Возможно. Но опасность исходит и изнутри. Напомню, что многие экс-соратники Рахмона, возглавлявшие после войны подразделения силового блока, ныне либо отбывают большие сроки заключения, либо находятся под следствием, либо под домашним арестом. Их собственность отобрана. Стоит ли удивляться, что родители не хотят отправлять детей в армию? Или тому, что были случаи, когда сотрудников военкоматов, разносящих повестки, закидывали камнями.
...Именно базар на Востоке — барометр напряженности. "Карвон" пока молчит. Но вечно так продолжаться не может.