Недавно на записи одной телепрограммы участники пришли к выводу, что накопительные пенсии терпят крах. Причем во всем мире. Я бы сформулировал еще жестче: мечтаешь о сытой старости? Забудь о пенсии, становись геронтократом!
Программа называлась "Отражение" и записывалась на питерском телеканале "СТО". А в едином мнении по поводу пенсий сошлись такие разные люди, как отец-основатель "Яблока" Юрий Болдырев, депутат-единоросс из местного заксобрания и ваш покорный слуга.
Здесь важно вот что сказать (и я на записи примерно это и говорил). Я когда-то был отчаянным либералом, считавшим, что накопительная пенсионная система, существующая в западном мире, благодаря которой к гарантированному пенсионному пайку получаешь весомую добавку, размер которой к тому же ты можешь контролировать, спасет Россию. Спасет по крайней мере от превращения в страну бабок и дедок, намертво привязанных к собесам, чего-то там талдычащих про стаж, Советский Союз и делящих пакет крупы на неделю еды. Заработал, подумал, вложил, позаботился, при выходе на покой снял урожай — о господи, да что же тут непонятно! И я дико злился на тех, кто полагал иначе.
А теперь вот злобы никакой.Потому что при темпе инфляции в 10 процентов пенсионные фонды должны вкладывать деньги либо в проституцию, либо в наркотрафик, чтобы опередить рост цен и хоть что-то сберечь: сейчас средняя доходность российских фондов составляет 6,6 процента. А значит, распределительная система — единственное, что в России остается, и можно обсуждать лишь детали.
От анонса неприятного прогноза меня спас Юрий Болдырев. Он весьма кстати напомнил и про мировой кризис накопительных пенсионных фондов. Эти фонды, в силу особой социальной ответственности, обязаны вкладывать деньги в бумаги высшей степени надежности, ААА, "трипл эй", а к таковым неизменно относились долговые обязательства США. "Относились" — потому что, например, крупнейшее рейтинговое агентство Standard & Poor's уже заявило о возможном снижении рейтинга этих обязательств, а значит, о последующем падении их цены, и, выходит, косвенно предупредило всех и о падении накопительных пенсионных выплат: фонды, а вместе с ними и пенсионеры ожидаемо обеднеют.
Зал выслушал научную часть доклада в гробовой тишине, и разумно, поскольку информация Болдырева была лишь вершиной айсберга.
Я довольно давно (и отчасти ошарашено) понял, что вовсе не "западная", "европейская", "панатлантическая", то есть двух- или трехуровневая пенсионная система (распределительная + накопительная + корпоративная) была производителем тех счастливых пенсионеров в цветастых шортах, что куролесят по всему миру.
Во-первых, составляя (в среднем) 40 процентов от зарплаты, она была не так уж и велика, поскольку западный средний класс — он действительно средний, ничуть не шикующий, экономящий каждый цент, планирующий и соблюдающий личный бюджет. 2 тысячи долларов в месяц, презираемые в Москве, в США считаются нормальной зарплатой (при том что у нас сумму дохода неизменно считают "чистыми", а у них "грязными", до налогообложения). И я помню, как три года назад, после ипотечного кризиса, в какой-то газете в Новой Англии прочел с жаром написанную заметку про становление у местных жителей традиции muscle day, "мускульного дня",— это когда раз в неделю они оставляли машины в гаражах и выкатывали велосипеды. В месяц получалось что-то 17-20 долларов экономии. "Негусто",— заметил я местному сопровождающему. "200 долларов в год,— отозвался он.— А за десять лет..." Я осекся, а он добавил: пенсионеры так радостно улыбаются не от размера пенсий, а от того, что выплатили весь моргедж, то бишь ипотеку за дом. Для выхода на пенсию требуется наработать 35 лет стажа, а ипотека берется обычно на 25, а то и на 30 лет, вот и получается, что всю жизнь ты вкалывал и выплачивал, и только на покое над тобой не висит долг. Я опять же хмыкнул, потому из-за кризиса цены на недвижимость рухнули чуть не двое, и за 100 тысяч долларов с небольшим можно было найти домик с четырьмя спальнями недалеко от океана (под Москвой столько стоила собачья будка). Но мой Вергилий по Новому Свету возразил, что, когда эти дома покупались, они стоили, по нынешним представлениям, вообще копейки. И сделал неожиданный вывод: "Богатые старики держат бедных молодых за горло". После этого я всерьез задумался над тем, от чего прежде отмахивался: о новой геронтократии и о связи современной экономики с физическим возрастом.
Современная геронтократия — это феномен парадоксального роста находящихся в руках стариков акций, бизнеса, недвижимости, который создает им не просто преимущества перед работающими молодыми людьми, но кратные преимущества. Помню, некогда в Лондоне я был потрясен, узнав, что мама английского коллеги получает пенсию в 250 фунтов (нынешние 12 500 рублей). "Ты ей помогаешь?" — спросил я коллегу абсолютно в русском духе, готовясь сочувствовать. Но он, усмехнувшись, ответил, что его мама — богатый человек. Квартира в Лондоне, дом в Оксфордшире. Сдает и то, и другое, а сама живет на вилле в недорогой Испании, там, кстати, и климат лучше.
И вот тогда, памятуя про любопытную Варвару, я впервые сунул нос в пенсионерскую экономику и обнаружил удивительную вещь: старики питались кровью молодых. Простейшие расчеты показали, что лондонец со средним лондонским доходом никак и никогда не может купить средней лондонской квартиры. Аналогично, кстати, и в Москве. Средняя зарплата в Москве 38 тысяч рублей. Банк не выдаст ипотечный кредит, если надо выплачивать больше трети дохода, для двоих это 25 тысяч рублей в месяц. Хорошей ставкой по ипотеке являются 15 процентов. Возьмите калькулятор и сосчитайте, когда средняя московская семья расплатится за кредит на "трешечку" в Жулебино ценой 6 млн. Должно высветиться — "никогда".
Так происходит оттого, что люди стали жить долго, и квартиры в их собственности стали находиться тоже долго, так долго, что, дорожая быстрее инфляции, с годами превратились в сверхтовар, производящий рентный капитал. Ну, разделите мысленно все товары на амортизируемые (просто товары) и растущие в цене (сверхтовары). Первые — это одежда, автомобили, техника. Вторые — недвижимость, драгметаллы, иногда акции и предметы искусства. Даже если в обществе нулевая инфляция, она отражает сумму разного изменения стоимостей: удешевления просто товаров и удорожания сверхтоваров. Допустим, сверхтовары дорожают на 3 процента в год. Уже на второй год образуются проценты на проценты, а через четверть века стоимость удваивается. В результате же невиданного прежде массового удлинения жизни старики превращаются в собственников-миллионеров, стригущих купоны с недвижимости, акций и проданного на аукционе Ван Гога. А молодые довольствуются Ван Гогом в музее и горбатятся на пожилых в надежде, что, когда станут пожилыми сами, точно так же будут эксплуатировать молодых.
И вот эта-то собранная к старости собственность — она и есть настоящий пенсионный капитал. Потому что даже "однушечка" в панельном доме в спальном районе, сдаваемая на лето, проводимое в садоводстве, дает куда более надежный доход, чем любая пенсия в результате хоть самой наипрекрасной реформы.
И получается, что кто не успел, тот опоздал. И жить — и планировать жизнь — нужно так, как будто и не будет никогда никакой пенсии. И на этой оптимистической ноте съемка программы закруглилась.
А я, выйдя на улицу, хлопнул себя по лбу, потому что не успел сказать самое главное, не имеющее, впрочем, никакого отношения к экономике.
Не успел сказать, что глупо измерять возраст оборотами планеты вокруг солнца. Куда разумнее измерять жизнь по степени интенсивности, что ли, по числу знаний, переживаний. Интенсивно живущий человек, по идее, старость не слишком замечает — посмотрите на любого так живущего. Я вон записывал передачу с Михаилом Козаковым где-то за полгода до его смерти. Он был болен, полуслеп, но держал спину прямо, пил коньяк, шутил. Рассказывал, как встретился со своей последней, совсем юной женой. Смерти он не боялся. И сколько у него в старости денег было, и сколько квадратных метров — было видно, что ему плевать.