К гофмановским сюжетам Жак Оффенбах обращался не напрямую: к моменту создания его оперы уже почти тридцать лет как существовала пьеса Жюля Барбье и Мишеля Карре "Фантастические сказки Гофмана", которая и была тем же Барбье переделана в либретто. Пьеса та, надо сказать, тоже была не из однодневок — в драматическом репертуаре она держалась долго, именно ее название парижские остряки в свое время переиначивали ради того, чтобы позубоскалить насчет великих градостроительных начинаний барона Османа. "Les contes fantastiques d'Hoffmann" ("Фантастические сказки Гофмана") звучит очень уж похоже на "Les comptes fantastiques d'Haussmann" ("Фантастические счета Османа").
То, что называется историко-литературным контекстом, выглядит в случае "Сказок" необычно. Гофман ("исторический" Гофман, Эрнст Теодор Амадей) умер в 1821-м. Уже в 1851-м появилась упомянутая пьеса, капризно смешавшая сюжеты гофмановских произведений и объединившая их через персону самого Гофмана. Которого мы в опере, вообще-то говоря, видим окруженного алкогольно-лирическим туманом, из какового и рождаются три новеллы о трех так по-разному неудачных влюбленностях поэта. Воля ваша, в ХХ веке так уже не делали — ну, не получается представить себе написанную в 1951 году пьесу об отношениях Блока, допустим, с зеленым змием, Любовью Дельмас и собственной супругой (а потом еще и оперу на тот же сюжет). По крайней мере, написанную так же привольно и с такой же зазывной увлекательностью, как произведение Барбье и Оффенбаха.
Из трех главных на теперешний вкус шлягеров французской оперы позапрошлого века — "Кармен" Бизе, "Фауст" Гуно и те же "Сказки Гофмана" — последние кажутся самым легким блюдом. Иррациональный мир гофмановских страшилок у Оффенбаха пугает не слишком, а слегка, он во всех смыслах оперный. Тут и некоторые из числа самых сладостных лирических мелодий автора "Прекрасной Елены" и "Орфея в аду", и бодрые мотивчики вроде куплетов Гофмана о Кляйнзаке, и общая атмосфера именно такой сказочности, которая могла быть впору театрам парижских бульваров, немножко игривой, немножко нравоучительной. Сверхъестественный момент в "Сказках Гофмана" — это и духи вина, и Муза, которая в дидактических видах приобретает облик гофманова друга Никлауса... И к тому же, среди прочего, это одна из "опер об опере": хотя театр на сцене Оффенбах не показывает, но начинается опера, как известно, с того, что Гофман в кабачке близ театра ждет, когда завершится представление моцартовского "Дон Жуана" в близлежащем театре, где поет его теперешняя любовь — примадонна по имени Стелла.
Но это на самом деле та легкость и та красивость, которые непросто даются — тут не выедешь, как в "Кармен", на жирно вырисованных страстях, здесь надо как-то поддерживать баланс между готикой литературного первоисточника, текучим лиризмом музыкального текста, фантасмагоричностью сюжета и лукавством авторского взгляда на него. Не говоря уже о совсем не пустячных запросах к исполнителям главных партий — помимо солидной дискографии "Сказок", наш слушатель может судить об этом хотя бы по классической ковент-гарденской постановке с Пласидо Доминго в главной роли, которую неоднократно показывало отечественное ТВ. Или, если брать свежий опыт, по хорошему концертному исполнению с международным составом, которое Московская филармония представляла в начале сезона.
Впрочем, у московских меломанов относительно "Сказок Гофмана" есть и еще одно в высшей степени приятное воспоминание. В 1987 году оперу во время своих гастролей в столице показывал Свердловский театр оперы и балета, находившийся тогда на пике общесоюзной славы. Режиссер той постановки Александр Титель любит рассказывать, что на финальных аплодисментах после тогдашних представлений публика кричала: "Не уезжайте! Останьтесь здесь!" — и если он преувеличивает, то не сильно.
В 87-м "Сказки" показывали на сцене Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Теперь именно в этом театре Александр Титель, уже на правах здешнего худрука, снова выпускает постановку той же оперы. Более того, остальные главные персоны в постановочной команде опять-таки те же самые, что и четверть века назад в Свердловске,— дирижер Евгений Бражник и сценограф Валерий Левенталь. Интрига теперешней премьеры, таким образом, состоит в том, насколько современный спектакль будет похож на тот, советский. Механической реконструкции все-таки можно не ждать: вряд ли у здравствующих создателей спектакля за прошедшие-то годы не появилось относительно "Сказок Гофмана" новых идей. К тому же сейчас у оперы, понятное дело, совершенно другой исполнительский состав с совсем иным ощущением того, как нужно петь французскую opera lyrique. Партию Гофмана подготовили ведущие теноры сегодняшнего МАМТа (включая Сергея Балашова, Чингиса Аюшева и Нажмиддина Мавлянова), в активе которого, помимо прочего, есть и еще недавняя "французская" работа, "Вертер" Массне. Но главной достопримечательностью премьерных спектаклей, без сомнения, является Хибла Герзмава, которая собирается петь всех трех героинь — куклу Олимпию, певицу Антонию и куртизанку Джульетту. Такое совмещение совершенно отвечает логике Оффенбаха, но отнюдь не каждая постановка "Сказок" может похвастать участием примадонны, способной достойно исполнить все три партии — для этого, помимо выносливости, нужен внушительный диапазон. Когда речь идет о госпоже Герзмава, удачу можно не только предполагать умозрительно — в "Сказках Гофмана" певица уже выступала. Причем ее Антония снискала похвалы у избалованной публики нью-йоркской Metropolitan Opera, хотя ей, не такой уж известной в Америке артистке, пришлось тягаться с, казалось бы, обреченной на зрительские восторги Анной Нетребко.
Музыкальный театр им. К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко, 5 мая, 19.00