Зона опасного хранения

Возникшая было уверенность в том, что человечество дорожит своими культурными ценностями и их сохранность не зависит от того, где они содержатся, не более чем фикция.

В Британском музее проходит выставка «Афганистан: перекресток Древнего мира». На ней показывают сокровища из собрания Афганского национального музея в Кабуле, чудом уцелевшие во время военных конфликтов. В процессе подготовки этой выставки некоторое время самым тревожным фоном была разве что судьба одного из крупнейших музеев Ближнего Востока, Иракского национального музея в Багдаде, масса экспонатов которого до сих пор числятся пропавшими без вести. А потом заполыхала Северная Африка, и стало ясно, что ситуация с ближневосточными памятниками окончательно перестала быть такой, какой ее знали два предыдущих поколения.

Конечно, это не первая метаморфоза. И, конечно, отчаянно долго европейцы представляли себе эти самые древности — египетские, вавилонские, ассирийские и проч.— как нечто едва ли достижимое при обычных условиях. Для француза, немца или англичанина XIX века (простого обывателя, не ученого) визит на Ближний Восток, за вычетом самых массовых паломнических маршрутов, был событием чрезвычайным, авантюрным и опасным. Одно дело крупные порты с налетом европейской цивилизованности, а другое дело путешествия вглубь соответствующих территорий. Даже те, кто следовал самыми торными путями, вовсе не были застрахованы от какого-нибудь внезапного набега бедуинов. Что уж говорить об археологах, которым довольно долго приходилось рисковать и деньгами, и находками, и безопасностью, а иногда и жизнью. Если только их не защищал статус дипломата: консул в какой-нибудь экзотической дыре, занимающийся на любительский (а другого и не было) лад археологией,— довольно стандартный случай для раскопок первой половины XIX века.

Так что для среднего человека того времени эти самые древности — почти сказочный объект, заморская диковина, картинка в гимназическом учебнике или в специальном научном труде. Как тут не вспомнить «Описание Египта», красочный атлас, сделанный учеными, сопровождавшими Наполеона в египетском походе,— это многотомное издание вплоть до Первой мировой верой и правдой служило в качестве источника «египетских» сюжетов не только ученым, но и живописцам, скульпторам, архитекторам и сценографам. Где-то они там есть, эти древности, но они что-то вроде спутников Юпитера или редкостной разновидности сколопендры: можно посмотреть на картинке, и хватит с нас.

Если только они не привезены в Париж, Берлин или Лондон. Вот там, упокоившись в музейных витринах, они становились объектом любопытства, существование которого компенсировало сложность лицезрения их собратьев in situ. И одновременно получали гарантию безопасности и свободного доступа к ним. А в тех местах, где их выкопали,— там, угодно ли, восточные люди-с, кто их знает.

На протяжении ХХ века все шло к тому, чтобы это снисходительное «кто их знает» сделать как бы неприличной позицией. Археологические музеи, которые появлялись на Ближнем Востоке в позапрошлом (как Каирский музей), но чаще в прошлом веке,— это как раз попытка «белого человека» откреститься от имиджа беззастенчивого грабителя и помочь местному населению проникнуться ролью хранителя своего национального достояния. По крайней мере той его части, которая не уехала в Европу,— а эта часть, учитывая раскопки ХХ века, очень и очень велика. Достаточно помнить, что главная археологическая сенсация со времен Шлимана, сокровища гробницы Тутанхамона, все-таки выезжала из Египта только на выставки. Многие страны в конце концов стали благополучно-туристическими, и посмотреть на их сокровища, пока длилось это спокойствие, было раз плюнуть.

Вслед за Грецией, которая до сих пор переживает вывоз «мраморов Элджина» как национальное унижение, кое-кто стал и требовать добычу европейских археологов назад. Европейцы делали вежливо-сочувствующий вид, но отвечали отказом, подразумевая, что ситуация с собраниями западных и восточных музеев — это некий status quo, трогать который не стоит.

А потом этот статус-кво начал трещать по швам. Сначала в Афганистане была война — ладно, лес рубят — щепки летят, и судьба тех самых сокровищ кабульского музея никого особо не волновала. Но в 2001-м талибы взорвали Будд в Бамиане, и тут уже стало ясно, что мнимое равновесие в судьбе охраняемых всем прогрессивным человечеством культурных ценностей — не более чем добрая фикция. В Ираке до поры до времени сидел Саддам Хусейн, который, в отличие от талибов, относился к неисламским древностям уважительно, опекал музей и покровительствовал реконструкции археологических памятников — но все потому, что считал себя преемником могучих владык Вавилона. Но в 2003-м и там началась война. Сами развалины Ура Халдейского, Урука и Ниппура, открытые некогда европейскими отцами ближневосточной археологии, пострадали еще не так катастрофически, но вот ситуацию с музейными памятниками по-прежнему можно назвать катастрофой: из того же багдадского музея похищено около 15 тыс. объектов, включающих образцовые и знаменитые произведения сменявших друг друга в Месопотамии древних цивилизаций.

Несколько лет можно было предполагать, будто геополитические обстоятельства складываются в пользу того, что ближе к Средиземноморью эти безобразия, скорее всего, не подойдут. Так нет же. Во время революции в Тунисе о разгроме археологических достопримечательностей не сообщалось (а в стране, на территории которой находился древний Карфаген, таких немало), зато сообщалось о том, что экс-президент страны бен Али потихоньку приторговывал древностями — то есть старательно поддерживаемый на подмогу туристической индустрии имидж национальных властей как оберегателей своих историко-культурных сокровищ в интересах всего человечества уже был испорчен. Насчет Ливии информации мало, но есть за что бояться — там есть, например, несколько раскопанных позднеримских городов, включенных (как, скажем, Лептис-Магна) в учебники и хрестоматии, но также и в список всемирного наследия.

Но самый главный «разрыв шаблона», конечно, пришелся на египетские события. Что местное население не прочь пограбить, это и так все знали, но до поры до времени казалось, будто случаи расхищения ценностей — нечто единичное, из разряда «кто-то кое-где у нас порой», и, может быть, искоренимое. Революционный порыв на берегах Нила опустошил сразу несколько хранилищ с бесценными археологическими находками, однако для широкой общественности, конечно, самым символичным фактом стало покушение на собрания Каирского музея — нелепое, варварское, комичное (все читали, как первым делом грабители налетели на сувенирную лавку), но оттого еще более вопиющее, если учитывать, что пострадала тутанхамоновская коллекция.

Спокойнее атмосфера в регионе не становится, а древностей — памятников исламских, эллинистических и дальше вглубь, вплоть до едва знакомых неспециалисту цивилизаций — там еще много. Прогнозы — дело не слишком благодарное, но очевидно одно. Впереди долгая, нудная, местами скандальная международная работа по восстановлению урона. Каким бы шовинизмом и колониалистической гордыней это ни выглядело, но на очередную просьбу вернуть бюст Нефертити или еще что-то в этом духе даже самые политкорректные европейские чиновники от культуры еще долго вряд ли будут отвечать чем-то, кроме саркастического смеха. А лучший совет, который могут получить оказавшиеся в «зоне риска» хранители древностей, дает опыт Афганского национального музея, работники которого в свое время попросту надежно спрятали свои сокровища до лучших времен.

Текст: Сергей Ходнев. Фотография: Джейсон Ларкин