Проект архитектура
20 декабря состоялось заседание градостроительного совета фонда "Сколково", на котором подводились итоги конкурса на проектирование города инноваторов. Совет выбрал два проекта — Этьена Трико (глава Arep) и Рэма Колхаса (ОМА), предоставив руководству страны выбирать между ними. Рассказывает ГРИГОРИЙ РЕВЗИН
Внешне проект Рэма Колхаса представляет собой нечто вроде материнской платы компьютера, инсталлированной в ландшафт русских полей напротив железнодорожной станции Трехгорка. Точнее, платы две, расположены они друг относительно друга под прямым углом, соприкасаются одним углом. В одной плате живут, в другой — лаборатории. В 1970-е годы у нас был архитектор, увлекавшийся той же образностью, Леонид Павлов, и те, кто представляет себе пластины его НИИ на юго-западе и, прежде всего, знаменитое здание ЦЭМИ с лентой Мебиуса на фасаде, легко поймут, как будет выглядеть Сколково. В зоне лабораторий и институтов это будут большие остекленные прямоугольники, тесно соприкасающиеся друг с другом, градостроительная структура напоминает лабиринт. В жилой зоне Колхас предлагает висящие над землей прямоугольники, они положены друг на друга под теми же прямыми углами и выглядят как сложенный для просушки крупномерный брус. И та и другая зона — это, по сути, мегаструктуры, то есть здания, заключающие в одной структуре целый город.
Проект Этьена Трико прямо противоположен по идеологии. Если у Колхаса гиперурбанизированная среда, своего рода Калининский проспект средь полей, то у Трико — пять деревенек. В Сколково по указанию президента Медведева пять отраслей — космос, ядерные исследования, медицина, энергетика и компьютеры. И каждая деревня — отрасль. Деревни нанизаны на одну петляющую дорожку, довольно изысканно вписанную в ландшафт, каждая из них делится дорогой на две дольки, в одной, что поближе к Минскому шоссе, размещены лаборатории — в сторону парка и бизнес-школы "Сколково" обращено жилье.
Градостроительный совет Сколково довольно пафосное собрание, в него входят два лауреата Притцкеровской премии Пьер де Мерон и Кацуо Седзима, куратор Венецианской биеннале Аарон Бецки, Марат Гельман, главный российский транспортник Михаил Блинкин, замечательные русские архитекторы Юрий Григорян и Борис Бернаскони, другие известные персоны. Между ними практически не было расхождений в оценке проектов. Четырех других участников конкурса, добравшихся до финала (а стартовало в сентябре 27 компаний),— Ove Arup, Sweco, Jurong и Haskoning Nederland — члены совета отсеяли почти единогласно. А дальше, как сформулировал председатель жюри французский архитектор Жан Пистр, выбрали две концепции прямо противоположных идеологий, то есть, по сути, устранились от итогового выбора.
Жюри при этом действовало в строгом соответствии с форматом конкурса. Там так и было условлено, что итоговый выбор остается за руководством фонда, представляющим проекты президенту. Другое дело, что само расхождение двух концепций свидетельствует о степени неопределенности проекта, по крайней мере в голове у тех, кто осуществляет выбор градостроительной концепции.
Но понять их можно. Сколково сегодня — сплошная неопределенность. Президент определил основные направления развития инноваций, и в соответствии с этим сформировано пять кластеров развития, но даже здесь не все ясно. Непонятно, как быть с ядерщиками, чьи лаборатории трудно развернуть прямо у МКАД. Представить себе более конкретно, какие помещения под лаборатории нужны медикам, а какие тем, кто занимается космическими исследованиями, сегодня не может никто. Инновационные города Европы и Америки (но не Азии) строятся вокруг университетов, в Сколково тоже запланирован университет, но что это за учебное заведение, сколько в нем в итоге студентов, аспирантов и преподавателей, неясно. Сколково создается для того, чтобы продавать науку, но что нужно для ее продажи — выставочный центр, конгресс-центр, еще что-то,— пока никто не знает, бизнес-модель отсутствует.
Тут можно было бы возмутиться и сказать, что заниматься проектированием в ситуации такой неопределенности — это малоответственно. С другой стороны, сформировать ясное техзадание на город — занятие тоже малореальное. Можно избрать иную стратегию — принять, что мы проектируем в ситуации большой степени неопределенности, и пытаться понять, как это надо делать. Собственно, это сегодня и происходит.
Здесь возможны две противоположные стратегии. Первая заключается в том, чтобы предоставить максимальную свободу для развития. Есть пять кластеров — о`кей, даем им пять мест, пусть развиваются, как им нужно. Это и есть проект Трико. Хотя Arep, прекрасная французская фирма, сам тип развития, который он предлагает,— это английский вариант. Так, скажем, устроен Кембридж: есть дорога, вдоль нее располагаются колледжи, один построен в XII веке, второй в XVI веке, у каждого своя тема, единство только в том, что справа от дороги жилье, слева колледжи, за колледжами парк и река. Если считать век за год (модернизация подгоняет историю), через семь лет у нас будет свой Кембридж. Как это развивается, хорошо демонстрирует Лондон, весь центр которого состоит из отдельных деревень, постепенно слившихся в одно целое, сохранив большие незастроенные пространства парков. Это, в сущности, гуманистический, буржуазный путь развития: каждому предоставляется свобода разбираться с собственной неопределенностью.
Можно, напротив, задать жесткие рамки. В неопределенных системах очень важна ось кристаллизации, ей может быть что угодно — государственное управление, бизнес, производственная функциональность, но в том числе и архитектура. Люди потом сами поймут, как обживать эти здания, и опыт показывает, что хотя они очень ругаются на архитекторов, но все же обживают. Это, собственно, и предлагает проект Колхаса. Космический кластер сегодня сам не понимает, сколько ему нужно площадей и как он будет выглядеть,— о`кей, мы говорим ему: вот ваше место и выглядит оно вот так вот. А дальше пытайтесь это обжить. Это государственный путь развития — место неопределенности рынка занимается государственной волей.
Остается только гадать, какой проект в итоге победит. Сегодня большинство членов жюри и топ-менеджеров Сколково склоняются к проекту Колхаса. Отчасти это понятно. Модернизация России сегодня пока в большей степени миф, чем экономика. Мифу нужен ритуал, который бы убеждал людей в реальности смысла мифа. Архитектура Колхаса с его строго геометрическими объемами, парящими над землей по двум перпендикулярным осям,— это очень ритуальный образ. Он связан с топосами порядка и шествия, в нем есть вызов: мы утвердим рациональность науки и новой жизни вопреки хаосу русских полей и неопределенности экономических процессов.
Но тут есть опасность. Это сложный проект, который не следует реальности, а преобразует ее. Реальность не любит, когда ее преобразуют, она сопротивляется, жалуется, саботирует и ворует всеми силами. Мы уже выбрали когда-то проект Перро для Мариинского театра — и провалились на глазах у всего мира. Проект Колхаса очень напоминает главное произведение архитектуры ХХ века — Бразилиа, построенную Оскаром Нимейером. Но для того чтобы это построить, понадобилась личная дружба президента Кубичека с архитектором плюс напряжение всего бюджета Бразилии, в итоге приведшее ее к экономическому кризису. Чтобы построить Сколково по проекту Колхаса, надо подружить его с тандемом, и не очень понятно, к чему это приведет. Так что, может, еще бог милует, и тандем предпочтет подружиться с гуманистом Трико.
В сущности, мы перед нашей обычной развязкой — толерантные условия для свободного рынка или жесткая государственная воля, взнуздывающая жизнь на пути к модернизации. Профессионалы тут выбирать отказались.