Ровно 5 лет назад, 1 октября 1992 года, граждане России пошли в сберкассы за первыми своими ваучерами. А за чем они шли на самом деле?
1 октября граждане России, потенциальные собственники всей промышленности, всего транспорта, кроме железнодорожного, всех учреждений науки и быта, шли исполнить закон. Не нарушить шли они, как обычно, но исполнить — получить свои законные ваучеры.
Правда, по закону-то все должно было происходить несколько иначе. Потому что один из принятых годом ранее законодательных актов предписывал не ваучеры выдавать, а завести для каждого гражданина приватизационный счет. Честно говоря, в этой идее не было ни малейшего экономического смысла. Имен авторов этого закона сейчас уже никто и не вспомнит. Но "молодым реформаторам" (тогда они тоже были молодыми) — Чубайсу, Гайдару, а также другим, постарше, — годом позже, когда перед ними встала задача как можно быстрее провести приватизацию, надо было следовать букве этого самого закона, потому что с парламентом отношения уже были испорчены и любая приватизационная инициатива правительства им блокировалась.
И вот 21 августа появился президентский указ, который ввел с 1 октября в действие приватизационный чек, он же ваучер. Чек был, конечно, гениальным компромиссом между законом и жизнью (рядом можно поставить только жетон на метро, но об этом ниже). Приватизационные счета было бы очень трудно скупать у населения, чеки — просто. Парламент, в свою очередь, не смог настоять на том, что между чеком и счетом есть принципиальная разница. И на следующие два года ваучер стал синонимом российских реформ.
Что же получил народ в результате раздачи ваучеров? Как прогнозировал в 1992 и констатировал в 1994 году еженедельник Ъ, ваучер в течение всего времени обращения стоил в среднем 1200 рублей (в ценах сентября 1992 года). Таким образом, 1 октября 1992 года народ получил на руки около 180 млрд рублей (150 млн ваучеров). Для сравнения: налично-денежная эмиссия в одном только августе того же года составила 182 млрд рублей.
Конечно, наличная эмиссия распределялась неравномерно. А тут по 1200 рублей досталось всем. Средняя же зарплата на АвтоВАЗе в октябре 1992 года была 10 тыс. рублей в месяц.
Здесь уместно задать вопрос: что бы было, если бы не было никаких ваучеров? С точки зрения простого гражданина, не изменилось бы ничего. Не будь ваучера, средний гражданин России, который действительно захотел бы стать обладателем одной стопятидесятимиллионной части своей необъятной, богатой и вожделенной всем мировым капиталом Родины, должен был бы выложить за нее 1/8 своей трудовой зарплаты. Не так уж много стоило участие в глобальном переделе собственности.
С точки зрения неокрепшего еще тогда российского частного капитала — тоже ничего не изменилось бы. Для него ваучер был не более чем транзакционной издержкой. То есть, вместо того чтобы просто отнести на чековый аукцион некоторую сумму денег, представитель неокрепшего российского капитала вынужден был вначале купить у населения несколько ваучеров, а затем отправить их в адрес аукционной комиссии. Так же поступал представитель капитала мирового. При этом, напомню, номинал ваучера не имел никакого значения — предприятие продавалось ровно за то количество чеков, которое было прислано на аукцион.
Кроме того, если бы ваучеры не выпускались, капитал отдал бы деньги не населению, а государству — на приватизационном аукционе. В этом случае государство бы получило (а население нет) ту сумму, за которую была продана собственность Российской Федерации. Напомню, это меньше, чем одна месячная эмиссия в середине 1992 года.
То есть все участники приватизации без ваучера легко бы обошлись. Отец приватизации Анатолий Чубайс дипломатично выразил примерно ту же мысль, выступая накануне 1 октября перед журналистами. Он пояснил смысл ваучера следующим образом: "...Я абсолютно ясно при этом понимал, что это единственно возможный в тех реальных политических условиях способ приватизации".
Кроме того, Чубайс отметил, что будь ваучер другим (например именным), это означало бы гибель российского фондового рынка. И в этих словах, похоже, — реальная оценка роли и места ваучера.
Ваучер, конечно, имел политический смысл (соблюсти закон и видимость социальной справедливости), но в экономическом отношении значил ровно столько же, сколько и жетон в метро: по некоторым техническим причинам, чтобы попасть под землю, надо не деньги сунуть в автомат, а купленный рядом в кассе жетон. Ну что ж, такие правила...
А вот что касается фондового рынка, то здесь ваучер действительно имел большой экономический смысл. Какие объемы! Тогдашнему рынку они не могли и присниться. А какие колебания! Сотни процентов за полгода. На фондовом рынке, как показала практика, могут иметь успех и вовсе виртуальные ценности — вроде билетов МММ. А уж настоящие жетоны...
С жетонами на метро, кстати, ваучер роднит и еще одно обстоятельство. Исследователям приватизации хорошо известно, что люди, поставленные от лица Российской Федерацией следить за оборотом ваучеров, иногда позволяли себе делать с ваучерами разные недобросовестности. Отчасти это дало право авторам нашумевшего доклада американскому конгрессу назвать выпуск приватизационных чеков началом тотальной криминализации российской экономики.
С жетонами происходит то же самое. Достоверно известно, что женщины, торгующие в кассах метрополитена жетонами, узнают о предстоящем подорожании проезда в метро на день раньше пассажиров. И что же они делают? А вот что: они скупают на свои деньги (т. е. приватизируют) все жетоны, что есть в кассе, по старой цене, а наутро торгуют по новой цене уже своими жетонами. Так они принимают посильное участие в глобальном процессе перераспределения собственности.
И в заключение воспоминаний о ваучерах — немного не о них. Главная загадка российской приватизации все же не в ваучерах, а в фантастически низкой цене приватизировавшейся собственности. Вот что писал еженедельник Ъ в 1993 году: "Стоимость всего Саянского алюминиевого завода составила около $4 млн. Это — цена приличного делового самолета на несколько пассажиров. А для контроля над крупным предприятием требуется меньше 50% акций... Между тем продукция алюминиевого завода вполне приемлема для мирового рынка, и поэтому он в принципе не хуже любого другого алюминиевого завода, расположенного в США или в Германии. Более того, он обладает рядом преимуществ... При таких ценах, для того чтобы купить не только алюминиевую промышленность, но и вообще всю цветную металлургию России, хватит валюты, оборачиваемой лишь за одни торги на ММВБ".
Вот чему исполнилось 5 лет 1 октября. Между тем и экономический механизм, в результате действия которого цена промышленной собственности в России оказалась столь низкой, и движущие силы этого механизма до сих пор не вполне, мягко говоря, ясны.
Но вот если, к примеру, взглянуть на график инфляции в 1992-1993 годах, то легко заметить, что она резко увеличивается как раз накануне выпуска приватизационного чека. Между тем рост инфляции в таких масштабах становится главнейшим фактором фантастического удешевления основных фондов. А сейчас их стоимость оценивается Анатолием Чубайсом (по такому показателю, как капитализация на российском фондовом рынке) в $100 миллиардов.
И это только начало.
МИХАИЛ РОГОЖНИКОВ
Инфляция в России в 1992-1993 годах (% в месяц)
1992
февраль 36%(прогнозы); 50% (итоговые оценки экспертов)
март 57%
апрель 39%
май 41%
июнь 52%
июль 93%
август 90%
сентябрь 81%
октябрь 40%
ноябрь 66%
декабрь 66-68%
1993
январь 75%
февраль около 100%
март 99,8%
апрель 85%
май 71%
июнь чуть более 60%
июль 53%
август 35-40%
сентябрь 30%
октябрь 25%
ноябрь 24%
декабрь около 22%