"Золотого льва" 53-й Венецианской биеннале (подробнее о лучших выставках форума) за лучший национальный павильон принес Америке Брюс Науман, при том что еще десять лет назад Венеция наградила его почетно-пенсионерским "Золотым львом" за вклад в искусство. Однако 68-летний концептуалист и пионер видеоарта именно что живой и незабронзовевший классик.
Большинство ученых статей про Брюса Наумана начинаются словами "парадигматическая фигура". В переводе на общечеловеческий язык это значит: из его мастерской вышла добрая половина новых форм contemporary art, порвавшего с живописью и скульптурой. Неоновые надписи-парадоксы. Видеоперформансы. Видео-, аудио- и просто инсталляции. Это его стараниями выяснилось, что произведение искусства нынче может выглядеть как неоновая вывеска с игрой слов и смыслов в духе Людвига Витгенштейна. Или как пустая комната, наполненная ощупывающими пространство шумами из арсенала композиторов-минималистов. Или как какофония "говорящих голов" в телевизорах, кричащих: "Я не хочу умирать, ты не хочешь умирать, мы не хотим умирать! Это страх смерти" и "Я — хороший парень, ты — хороший парень, мы — хорошие парни! Это хорошо". Или как узкий коридор с монитором в конце, на котором зритель видит самого себя стремительно удаляющимся, потому что сзади его снимала видеокамера. Столь тонкого образа ускользающей реальности не придумал и сам Жан Бодрийяр.
В 1960-х это был фонтан художественных идей, одна из первых революционных работ Брюса Наумана так и называлась — "Автопортрет в виде фонтана". Запечатленный на фотографии юноша, словно в насмешку над барочными львами, извергающими водяные потоки из разверстых пастей, выплевывал в объектив струйку воды. Это был Марсель Дюшан, поднятый на новую высоту. Дюшанов "Фонтан" — обыкновенный писсуар, помещенный в выставочное пространство — свидетельствовал, что художественное произведение возникает в тот момент, когда нечто, изъятое из контекста обыденности, начинает осмысляться в контексте искусства. Наумановский "Фонтан" показывал, что любой жест художника, буквально все, что происходит у него в мастерской, есть искусство, поскольку оно, как и само человеческое мышление, живой процесс. И потому важен не результат, законсервированный в галерее или музее, а участие, искусство как жизнь. То же самое проповедовали тогда мастера "Флюксуса", но Брюс Науман держался в стороне от любых движений и группировок.
До середины 1980-х он оставался художником для своих. Нет, конечно, его выставляли по всему миру на разных биеннале и "документах", за него сразу ухватилась нью-йоркская галерея Лео Кастелли — та самая, что вывела в люди американский поп-арт. Но жил он незаметно, в захолустье, разводил лошадей на ранчо в Нью-Мексико, щеголяя в клетчатых рубахах и ковбойской шляпе (у него вообще-то имелось два университетских диплома: один — художника, другой — физика-математика). Свои понимали, что он не хуже Йозефа Бойса, но Брюс Науман неизменно устранялся от соревнования.
А потом вдруг обнаружилось, что вся молодежь — от Мэттью Барни до "молодых британцев" — почитает его, а не Энди Уорхола своим учителем. Что именно Брюс Науман регулярно возглавляет рейтинги самых влиятельных художников современности. Его стали покупать, и вот уже Франсуа Пино выкладывает десятки миллионов за его объекты. Но позолота к нему по-прежнему не липнет. И вполне возможно, что из его "Топологических садов", представленных сейчас в Венеции, вырастет новое направление или новое поколение.