Дети принимали участие в городском фестивале театральных искусств. Выглядело все это еще более многозначительно, чем звучало.
Я лишний раз убедился, что в школе их плохому не научат. Я, правда, удивился, как это они, такие маленькие, участвуют в таком большом фестивале. Но потом я подумал, что они и так в последнее время делали столько всего такого, чего я от них совершенно не ожидал, что пора уже в конце концов перестать удивляться таким обыкновенным вещам.
Я приехал на конкурс уже перед самым началом, около полудня. Маша и Ваня были здесь с утра. У них состоялся генеральный прогон. Они оба были заняты в заглавных ролях в двух небольших постановках.
В одной Ваня играл роль сорвиголовы-футболиста, которого сбивает с пути симпатичная девушка (причем я-то знаю, как это нетрудно в случае с ним), но в конце концов он все-таки находит в себе силы вернуться в большой спорт.
В другой Маша была девушкой, которая отбивает парня у подружки, и какая-то искра между ними проскакивает за несколько мгновений до того момента, как парня позовет домой с балкона мама.
Ваня сидел в первом ряду большого зала рядом с каким-то мальчиком, который, мне показалось, был года на два старше его. Здоровый такой мальчик сидел и бил Ваню по рукам и в живот. Я подошел, показал мальчику кулак и сказал, что если еще раз он это сделает, то будет иметь дело со мной.
К моему удивлению, мальчик не очень испугался. Он даже засмеялся и сказал:
— Да мы с Ваней друзья.
— Да! — подтвердил Ваня и хорошо врезал ему по плечу.
Тот тоже замахнулся, задумчиво посмотрел на меня и все-таки передумал.
— У нас так,— сказал он.— Я у нас в группе самый сильный. А Ваня самый умный.
Меня такая расстановка сил устроила. Ваня еще сможет стать самым сильным и остаться самым умным. А вот мальчик сможет только остаться самым сильным.
Но это все-таки был хороший мальчик. Я узнал, как его зовут, и окончательно успокоился. Это и в самом деле был Ванин друг. Я о нем, как говорится, много слышал. В конце концов, с таким как за каменной стеной.
Маша тоже сидела в первом ряду и, по-моему, была уже в образе. Она рассеянно посмотрела на меня и так же рассеянно кивнула. Взгляд и кивок были нездешними. Многочисленные репетиции пошли ей на пользу. Теперь главное, чтобы ими все и ограничилось. Хотя бы на какое-то разумное время.
В зале сидели члены нескольких творческих коллективов. Все они были гораздо старше наших. Были, например, юноши и девушки из 10-11 классов. Я смотрел на них снизу вверх. Они казались мне очень взрослыми. Уж точно взрослее, чем я. Потому что я мысленно был уже тоже в образе, вернее, на сцене, вместе с Машей и Ваней (они выступали третьими и быстро, почти сразу после начала, ушли за кулисы).
Как же мне было не по себе, когда они вышли на сцену... Как мне было! Я смотрел на них и вспоминал, естественно, свой драмкружок и как я выходил на такую же примерно сцену, в лаптях и косоворотке... и что же я тогда нес со сцены... И как же я страдал...
Они, по-моему, не так страдали. Как-то совсем по-другому. Казалось, Ваню и правда мучают любовные переживания. Он весь ушел в них. Я не в первый раз уже убедился, что он хороший актер, черт возьми. Потом говорили, что он импровизировал... Но я этого не знал. Я страдал, сидел, смотрел на них и понимал, что все не зря. Вот именно так: все не зря.
Ваня и остальные участники его миниатюры выступили блестяще. Они ушли со сцены непобежденными. Вторая миниатюра прошла без их участия. А в третьей участвовала Маша. Я ее даже не сразу узнал. Она выглядела старше своих лет. Девица была хороша. Она увела одного мальчика у подруги так естественно, что он, мне казалось, забыл о том, что занят сейчас в театральном конкурсе, и вообразил, что это и есть жизнь. Нет, думал я, жизнь жестче, дружок. Еще посмотрим, будут в ней такие девушки бороться за тебя или все-таки бороться за них будешь ты, сынок.
Потом все и случилось. Маша смахнула с юбки какие-то крошки от печенья, которое они ели на скамеечке, и мельком посмотрела за кулисы. Потом опять смахнула крошки. Еще раз. Она теперь смахивала их с таким яростным видом, как будто крошки впились в юбку и цепляются за юбку из последних сил.
И это продолжалось уже больше минуты.
Она просто не знала, что ей делать дальше. И другая девочка, стоявшая рядом, начала ей активно помогать. Она тоже не знала. И обе бросали отчаянные взгляды за кулисы. Но помощи оттуда не было.
И мальчик совершенно растерялся. Он встал, потом сел. Он не знал, куда ему идти. Но и сидеть на скамеечке было уже выше его сил.
Тут Маша подозвала его пальцем и что-то шепнула. Он кивнул, потом демонстративно пожал плечами и убежал за кулисы. Маша и другая девочка тоже недолго оставались на сцене.
Я был уверен, что увижу ее заплаканной. Я знаю, как легко ей даются слезы. Но она выглядела просто уставшей, когда вернулась в зал и села в первый ряд.
— Что случилось? — шепнул я.
— Нам должны были прокричать: "Артем, домой!" А никто не прокричал.
— А что ты сказала мальчику?
— Чтобы он пожал плечами и уходил. Я больше ничего не смогла придумать.
Говорили потом, что из-за шума, который создавали за кулисами другие школьники, не было слышно ни слова из того, что произносилось на сцене. Но ведь видно же было. Я подумал, что про них, наверное, просто забыли.
Эта история им дорогого стоила. Предпоследнее место. Из четырнадцати участников.
— Да не расстраивайся, Маша,— сказал я.— Вы были лучшими. Я же это видел.
— А я и не расстраиваюсь,— пожала она плечами совсем как тот мальчик.— Я все равно актрисой не буду.
— А кем же ты будешь? — спросил я.
Маша задумалась.
— Она в жюри будет сидеть,— сказал Ваня.