В рамках издательской программы Ad Marginem продолжает осуществляется своеобразный исследовательский проект, о некоторых этапах которого Ъ уже писал. В разговоре о последнем издании Ad Marginem — "Феноменология тела" Валерия Подороги — стоит начать с особенностей самого проекта.
То, о чем пойдет речь, назовем "лабораторией". Лаборатория — это своего рода форма выживания неприсоединившихся, тех, кто почему-то не вписывается в устойчивое академические каноны гуманитарного знания и упрямо отстаивает свою обособленность. Именно на этот сомнительный путь встало родившееся несколько лет назад в Лаборатории постклассических исследований Института философии РАН издательство Ad Marginem. Собравшиеся под его укрытие уже три года выпускают высоколобую философскую литературу, которая живет в нашем обществе своей обособленной жизнью.
Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что в лаборатории Ad Marginem вырабатывается собственный способ выражения, свой язык. Причем достаточно строгий и узнаваемый, не растворяющийся в доминирующих сегодня языках постсоветской идеологии. Этот язык не настроен обслуживать какие-либо власти — ни политическую власть, ни власть господствующих культурных норм. Он избегает быть причастным насилию и сам пытается его не порождать. Он не морализует, не конституирует социальные утопии и даже не претендует на создание глобальных гуманитарных концепций, довольствуясь нелегким делом трезвого исследования. Вопрос, может ли продуктом лаборатории стать книга — не надуманный — ведь в лабораториях ставятся опыты.
В книжной коллекции Ad Marginem появилась новая серия 1/16 (обозначение книжного формата). Первое состоявшееся в ней событие — объединенные под заголовком "Феноменология тела" тексты Валерия Подороги. Прибегнув к единому именованию (к тому же прямо отсылающему к великому произведению классики — "Феноменологии духа" Гегеля), эти тексты как будто хотят выдать себя за единое произведение. Впрочем, автор честно сообщает о том, что представленная им работа — материал лекционных курсов 1992-1994 годов. Однако и это оказывается лишь еще одним формальным и условным титулом. Перед читателем не традиционная книга и не дидактические материалы лекций. Скорее — философские опыты. Опыты, но не разбавленные пробы из разряда философской эссеистики, а достаточно строгое и трудное исследование базовых процедур философии. Редкое в отечественной гуманитарной традиции.
Теперь, казалось бы, естественно перейти к некоторому рассказу о представленном исследовании, сделать его объектом рецензии. Начать можно с перечисления имен, которые оказались втянутыми Валерием Подорогой в исследовательское поле: К. Леви-Стросс, Г.-Х. Лейбниц, Э. Гуссерль, М. Мерло-Понти. Однако здесь можно легко оказаться в ситуации, подобной известному эксперименту Магритта с трубкой (Подорога подробно анализирует ее в главе "Видеть и говорить. Мишель Фуко и живопись"). Магритт изображает курительную трубку, снабжая изображаемое подписью-комментарием: "это — не трубка". Местоимение "это" хотя и создает открытую возможность для именования, для наделения "этого" различными именами, однако ни одно из имен трубки не имеет отношения к самой реальности курения. Магритт вполне мудро предупреждает, что не следует быть уверенным ходоком, а тем более проводником других к событию — вещи ли, мысли ли...
Впрочем, робость тут вселяет не только приведенное "метафизическое" соображение. Может быть, даже большую — сама особенность сегодняшней газетной реальности. Она не просто банализует событие, ориентируясь на того ли, иного ли потребителя, — она принципиально несоизмерима языку культурного усилия, претендующего на серьезную новацию. Поэтому то, что сегодня производится в "лабораториях", вряд ли может, не поступаясь при этом уровнем работы, принципиальными особенностями языка, быть представлено на газетной полосе.
Все же решусь на разъяснительно-апологетические замечания, касающиеся лишь своего рода "этики" или, точнее, "пафоса" опубликованного философского исследования. Это пафос выдержанного и нейтрально-жесткого отношения к культурному опыту — как отечественному, так и западному. И тот и другой, как показывает Подорога, могут быть пройдены без обольщения, должно найти в отношении них дистанцию и научиться удерживать ее. Анализируя опыт чтения Пруста, который проделал в своих лекциях Мераб Мамардашвили, Валерий Подорога навязчиво возвращается к одному. Он показывает агрессивность усилия Мамардашвили, пытающегося сделать Пруста своим альтер-эго, заставить его отвечать на метафизические вопросы, мучающие самого Мамардашвили. И Подорога выступает здесь достаточно жестким арбитром — он пытается установить границу возможной агрессии, границу Другого. Эта исследовательская позиция записана в самой интонации, в самом строе его работы, в особой манере движения в материале. Пруст, равно как и любой другой "персонаж культуры", даже если он становится точкой приложения аналитических усилий, должен сохранить возможность остаться самим собой, возможность отказаться отвечать на те вопросы, которые ему не нравятся. И Пруста, и Клее, и Магритта стоит потрудиться понять через внутреннюю логику их собственного мыслительного эксперимента. Действительно, исследовательским лабораториям не пристало превращаться в алхимические, утилизуя все и вся под лозунгом будущего обретения философского камня.
ЕЛЕНА Ъ-ОЗНОБКИНА