Премьера кино
В московском кинотеатре "Пушкинский" прошла торжественная премьера исторического эпоса "Тайна Чингис Хаана". Непривычное написание имени выдающегося татаро-монгольского полководца обусловлено якутской транскрипцией: картину, которая преподносится как "первый национальный проект в новейшей истории российского кино", снял якутский министр культуры и духовного развития, театральный режиссер Андрей Борисов. Новую тайну Чингисхана, состоящую в том, что от него произошли якуты, узнала ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
Фильм Андрея Борисова смело мог бы называться "Якут" по аналогии с "Монголом" Сергея Бодрова, к тому же "Тайна Чингис Хаана" становится в один ряд с казахским "Кочевником" того же режиссера Бодрова, сделанным не из художественных соображений, а прежде всего для формирования внушительного национального архетипа, который мог бы котироваться на внешнем рынке. На внутреннем духовном рынке Якутии имеет хождение национальный герой — собиратель якутских земель Тыгын, но в разговоре на международном уровне придется сначала объяснить, кто это такой, в то время как про Чингисхана много объяснять не нужно. К тому же он настолько велик и столько всего назавоевывал, что от него не убудет, какая бы народность ни пожелала его приватизировать: раз уж все равно скоро большую часть планеты будут населять китайцы, нет ничего предосудительного в том, что якуты хотят застолбить свой участок в предстоящем раскладе и раскрасить самобытными красками одну из самых обаятельных исторических икон. Дополнительная прелесть этой иконы в том, что никакого сценария про Чингисхана особенно придумывать не надо (хотя в данном случае создается полная видимость, что сценарий был написан, и для солидности даже упоминается якобы лежащий в его основе роман Николая Лугинова "По велению Чингис Хаана"). Совершенно излишне также сочинять диалоги: универсальных народных мудростей и древних изречений типа "Время миру и время войне", которыми щедро нашпигованы как бодровские исторические полотна, так и якутская наскальная живопись, хватит еще на десяток аналогичных фильмов.
Главный вопрос к "Тайне Чингис Хаана" — есть ли в фильме действительно какая-то тайна или хоть что-то такое, что уже не было бы известно из бодровского байопика, познакомившего зрителей с такими базовыми биографическими вехами, как драматичные отношения героя с названым братом и его фанатичная преданность жене Борте, с которой он познакомился в детстве и с которой его разлучили враги, вынудившие ее рожать детей от посторонних мужчин. Принципиальное отличие якутского Чингисхана от монгольского и казахского заключается, пожалуй, в том, что он исповедует тенгрианство — такое якутское неоязычество, где ключевой фигурой является бог неба Тенгри. Подчеркнув, что "счастлив народ, у которого небо есть бог", авторы фильма дают понять, что небо, собственно, и выбрало Чингисхана в качестве супергероя, так что сопротивление бесполезно. Кроме того, перед тем как превратиться из Темучина в Чингис Хаана, герой якутского фильма на всякий случай заручается поддержкой и покровительством озера Байкал — это лишь одна из многочисленных красот природы, щедро представленных в "Тайне Чингис Хаана".
Как бы чувствуя, что с язычеством перегибать палку не стоит, поскольку Якутия все-таки пока еще находится в составе православной России, создатели картины намекают, что их Тенгри — это, в сущности, аналог Христа, и единственная нетривиальная подробность жизни героя, имеющаяся в фильме,— сцена его христианского крещения. Крещеный хан иногда честно пытается соответствовать понятиям своей новой религии: например, не сразу вырезает племена своих основных оппонентов — найманов, а по-хорошему предлагает им встать под свои знамена и лишь потом начинает рубить головы. Крышующие завоевателя небо и озеро Байкал взирают на это благосклонно: в тенгрианстве, в отличие от христианства, нет морально-этических законов, в общем-то, можно делать все что хочешь и не мучиться угрызениями совести, если не нарушаешь законы природы. В этой ситуации резко возрастает значимость фигуры шамана: в "Чингис Хаане" не два брата, как в "Монголе", а три. Третий шаманит, то есть разруливает отношения между небом и людьми, и чувствуется, что он в метафизических вопросах как-то более компетентен, чем фигурирующий в картине католический брат Иоанн, тщетно пытающийся остановить кровопролитие причитаниями: "Все люди — братья!" Так что, несмотря на все потуги якутских кинематографистов примирить христианство с язычеством, последнее по итогам все равно перевешивает как более удобная и эффективная доктрина.