спрашивала Анна Наринская
К концу сентября в книжных магазинах должен появиться роман Джона Апдайка "Террорист" (в Соединенных Штатах он вышел в 2004 году). Это, конечно, совсем не тот Апдайк, которого с удовольствием печатали здесь в 1960-х за "критику западного образа жизни" и с еще большим удовольствием читали — за весьма рельефное этой жизни изображение. 76-летний автор "Террориста" полностью сосредоточен на заявленной в названии теме. В этой сосредоточенности, может быть, и состоит главный недостаток романа. Апдайк так увлечен складыванием из кубиков модели души обращенного в ислам юного американца, что не обращает внимания на примитивность своего строения. Но какие бы вопросы ни вызывал "Террорист" как художественное произведение, одного отрицать невозможно — тема этого романа совпадает с главным американским страхом последних лет. Персональный джихад, который герой "Террориста" юный Ахмад объявляет американскому образу жизни, кажется еще более пугающим, потому что этот мальчик во многом являет собой воплощение "американской мечты": красивый, способный и обещающий стать успешным. Но Ахмаду не нужен успех в этой стране, которая "старается отнять у него его Бога". Увиденная глазами Ахмада "греховная и грязная" Америка описана в "Террористе" весьма убедительно. В жизни автор романа, как видно из интервью, относится к своей стране куда более любовно (о романе "Террорист" см. также стр. 110 приложения "Книжный квартал").
Когда читаешь "Террориста", трудно отделаться от мысли, что автор во многом разделяет отвращение, которое юный Ахмад испытывает к западному образу жизни.
Я, конечно, не молодой мусульманин, но я также и не слепой и не могу не видеть того, что видит Ахмад. И да, я во многом разделяю его оценки того, что он видит. Город, в котором он живет, который когда-то с надеждой назвали New Prospect (изобретенный Апдайком город в Нью-Джерси.— Weekend), находится практически на последнем издыхании. Производства, которые когда-то работали вовсю, устарели и никому не нужны. Молодежь этого города деморализована. Ахмад — очень чистый юноша, в каком-то смысле даже пуританин, он не может позволить себе того, в чем находят утешение его одноклассники: наркотики, секс и участие в молодежных бандах. У Ахмада почти нет друзей, его отец бросил его, когда он был почти младенцем, его мать, вообще-то хорошая женщина, не была хорошей матерью в полном смысле этого слова, для этого она была слишком увлечена занятиями живописью и любовными эскападами. Так что неудивительно, что Ахмад оказался не встроен в окружающую социальную среду, обратился в мусульманство и попал под обаяние крайних взглядов своего имама Шейха Рашида.
Чистый молодой человек, который с отвращением смотрит на окружающие его разврат и лицемерие,— важный персонаж американской литературы. Первым на ум, конечно, приходит Холден Колфрид.
Я никогда не думал о таком сходстве. Но я, конечно, осознаю, что имеется сходство, даже связь между Ахмадом и Кроликом Ангстромом (герой серии романов Апдайка.— Weekend). Они оба находятся в религиозном поиске, они оба люди действия, они оба одиночки. И, что важно, Америка вокруг них описана в настоящем времени.
"Греховная" Америка, которую видит Ахмад, изображена в романе очень ярко, она заслоняет любые другие образы Америки.
Почему же, в книге есть другие Америки. Например, Америка, которую видит учитель Ахмада Джек Леви на церемонии выпуска в муниципальной школе,— Америка надежды, Америка смешения рас и национальностей. Или та Америка, о которой с таким энтузиазмом говорит еще один герой книги Чарли Чехаб,— Америка войны за независимость. Или та Америка, которую Ахмад смог увидеть, вернее, почувствовать на службе в местной евангелической церкви (туда в основном ходят афроамериканцы). Там Ахмад, к своему удивлению, понимает, что все эти люди вроде бы чуждого ему вероисповедания ему рады. И это его трогает, он раскрывается, он чувствует внутреннюю связь с духовностью этих людей, с их музыкой.
Из "Террориста" явствует, что те, у кого есть Бог (например, Ахмад), сильны, а те, у кого Бога нет (например, его мать), слабы. То есть Запад слаб, потому что отрекся от Бога?
Ничего подобного. Я совсем не уверен, что Запад — во всяком случае, его американская часть — отрекся от религии. Мусульманский мир, наоборот, считает, что мы объявили против них крестовый поход. В своем романе я только выражаю предположение, что люди, которые живут без религии, не могут отделаться от ощущения, что в их жизни не хватает чего-то главного, но в то же время люди, для которых религия — главное в жизни, они могут стать опасными. Но Америка всегда декларировала толерантность к самым разным взглядам. И хотя нельзя сказать, чтобы практика этой толерантности была так же успешна, как теория, все же нельзя не признать, что разные религии и расы уживаются здесь более или менее мирно.
Ваши герои почти не говорят об 11 сентября, но книга написана как бы в присутствии этой даты. Думаете ли вы, что с тех пор Америка необратимо изменилась?
Нет, не думаю. Но и не думаю, что мы смогли изжить последствия этого события. Во-первых, мы до сих пор живем в полусознательном страхе того, что подобное может повториться. А во-вторых, даже если бы мы хотели забыть, то нам бы не дали это сделать весьма раздражающие правила безопасности, которые приходится соблюдать, и недавно появившиеся безобразные архитектурные детали зданий, которые, как нам объясняют, должны защищать их от бомб.
Как вы относитесь к высказываемой сейчас многими западными интеллектуалами идее, что Запад в какой-то мере сам ответственен за новую волну терроризма и даже за 11 сентября?
Я категорически не разделяю эту идею. Я могу сказать вот что. То, что Америка и многие европейские страны поддерживают Израиль, конечно, разогревает враждебность, которую мусульманский мир испытывает к Западу. Но мусульманское общество разнообразно и многочисленно. И те, кто мечтает победить Запад в святой войне и превратить арабский мир в некий сказочный халифат (эта сказка исключает гражданские свободы, свободу женщин и свободу слова), не представляют всех мусульман без исключения. "Талибан" и "Аль-Каида" — симптомы некой специфически мусульманской патологии, за появление которой Запад не может нести никакой ответственности. Хотя сегодня имеется какой-то империализм вины — предполагается, что Запад, и в особенности Соединенные Штаты Америки, ответственны за все плохое, что происходит в мире.
Что такое для вас американизация? В "Террористе" есть довольно кошмарный образ Бет Леви, которая изо дня в день тупеет, смотря "мыльные оперы", и толстеет, поедая джанк-фуд.
Бет Леви с ее отшлифованным телевидением мозгом и расплывшимся от дешевой еды телом — жертва скорее не американизации, а тирании консюмеризма. А слово "американизация" для меня означает есть американскую еду, слушать американскую музыку, смотреть американские фильмы и ходить в американскую школу. Мой отец был школьным учителем, как и мой герой Джек Леви. Школьные учителя, они, можно сказать, священнослужители американизации. Но вы, по-моему, используете слово "Америка", как будто это какой-то концепт, а не страна с определенной историей, определенным населением и определенными границами. Я помню, как, когда в 1964-м я был в Советском Союзе, я был на литературных чтениях вместе с Евгением Евтушенко и Андреем Вознесенским. Мы вышли втроем на сцену, и аудитория разразилась аплодисментами, потому что Евтушенко и Вознесенский были поэтами, а я был американцем. Поэзия и Америка тогда воплощали свободу для людей, у которых свободы было недостаточно. Помню, я был в восторге, что мне так бурно аплодируют. В Соединенных Штатах ничего подобного не происходило, хотя я понимал, что аплодируют не мне. Сегодня, думаю, сам факт, что ты американец, вызовет у окружающих не меньше раздражения, чем восторга. Но лично ко мне это раздражение тоже отношения не имеет.