Смехом кверху

На исторической сцене Мариинского театра состоялась премьера оперы Россини «Золушка» в постановке режиссера Екатерины Малой. За дирижерским пультом стоял Валерий Гергиев. О престранных музыкальных и сценических результатах этого сотрудничества рассказывает Владимир Дудин.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Так получилось, что самая известная оперная история о Золушке оказалась похожей на сказку Шарля Перро лишь в общих чертах — прежде всего благодаря главной героине, двум ее сестрам и Принцу. В опере Россини фактически нет никакого волшебства, и отчасти это было вызвано исключительно прагматическим фактором. В римском театре Валле, где в карнавальный сезон 1817 года состоялась мировая премьера, не было достаточной машинерии, способной показать чудеса и превращения, и потому либреттист Якопо Ферретти создал адаптированную версию в реалистически-бытовом духе итальянской оперы-buffa. Сказкой она стала благодаря феерической красоте, ослепительному обаянию и композиционной изобретательности музыкального наряда, скроенного маэстро Россини всего за 24 дня. Оперной «Золушке» пришлось поначалу конкурировать с «Севильским цирюльником» авторства того же композитора, премьера которого состоялась год назад также в Риме в театре Торре-Арджентина. Однако слишком хороша и эффектна получилась музыка нового шедевра, чтобы мгновенно разлететься по свету, включая Лондон в 1820-м, Нью-Йорк в 1826-м, а Петербург в 1844-м (со знаменитым тенором Рубини).

Вторая половина ХХ века стала для «Золушки» золотым веком, дававшим раскрывать свои вокальные суперспособности лучшим певцам минувшего столетия, включая и меццо-сопрано, и теноров, и комических басов. Среди них были Тереса Берганса, Лючия Валентини-Террани, Фредерика фон Штаде, Луиджи Альва, Франсиско Арайза. В XXI веке этот звездный ряд продолжили виртуозы нового поколения — Лоуренс Браунли, Хуан Диего Флорес, Элина Гаранча, Джойс ди Донато, Анна Горячева и, конечно, королева бельканто Чечилия Бартоли. Сразу стоит сказать, что премьера в Мариинском театре этот ряд открытием новых виртуозов, увы, не пополнила, да и едва ли собиралась.

По большому счету премьера этой «Золушки» выросла из крайне утилитарной инсценировки в Мариинке-3, которая опиралась в основном на бесчисленные видеодекорации, почти без прикрытия стянутые из выдающегося фильма-оперы Жан-Пьера Поннеля 1981 года. На большой исторической сцене Мариинского театра вопиющее сходство с этой картиной в большинстве мизансцен получилось еще более очевидным, хотя эта грубая копия не спасала спектакль от убийственно скучной, апатичной режиссуры, а лишь демонстрировала разницу между оригиналом и жалкой имитацией. Художник Вячеслав Окунев углубил идею палладианских порталов и фасадов, худо-бедно структурировавших пространство, придававших ему условно осмысленный вид. Насколько, конечно, это было возможно в окружении райских giardini неестественно фломастерного зеленого цвета (видеохудожник Вадим Дуленко), которые под соусом тусклого «слепого» света обрели все признаки плохо записанной пиратской копии. У Екатерины Малой, работающей в Мариинском театре с 2017 года, было немало шансов наточить режиссерское мастерство, но, судя по всему, размышления на тему изящества и остроумия сценического рисунка в комической опере ее все эти годы занимали мало. Передвижения персонажей в ее спектакле, может, и сгодились бы для консерваторского зачета в оперной студии, но для пока еще респектабельной и обязывающей сцены — никак и никоим образом.

Но много хуже, что спектакль не задавался и на уровне оркестровой ямы, откуда доносились звуки домашней работы, свидетельствовавшие о мучительных поисках жанра и стиля. Маэстро Гергиев словно бы только настраивался на шедевр, то регулируя плотность оркестрового звука, призрачно таявшего до неоправданного полушепота, то устраивая неоправданные паузы, вынуждая публику напряженно вслушиваться в происходящее в и без того длинной опере. Темпоритм рушил форму и динамику целого, время от времени напоминая состояние, близкое к анабиозу,— разве только ближе к финалу возникли какие-то озарения, кровоток усилился, пульс нормализовался. Солисты не могли скрыть усталость, да и непросто было петь под управлением столь нерешительного в этот раз дирижера, словно пытавшегося ощупью найти формулу лирической комедии в режиме реального времени.

Слушать виртуозные рулады Принца Рамиро в исполнении тенора Дениса Закирова было трудно, постоянно думалось: «Споет — не споет?», да и пение «на горле» лишало дыхание свободы. Своего Дандини баритон Ярослав Петряник почти и не пел, а пропевал сильно стертым звуком. Бас Денис Беганский (дон Маньифико, отчим) как будто и пел, но больше брал своим органично-природным комизмом. Мило журчали сестрицы Тисба и Клоринда в исполнении Екатерины Латышевой и Кристины Гонца. Светом в окошке ровно и стабильно оставался бас Магеррам Гусейнов в партии Алидоро (заменившего в версии Ферретти и Россини фею-крестную): грамотное пение и хорошо настроенное дыхание на общем фоне звучали сущей отрадой.

Героиней вечера вопреки всему оставалась Дарья Росицкая в титульной роли. Ей бы, конечно, постановку поинтереснее и режиссерские задачи посложнее, учитывая ее актерские возможности родом из театра «Зазеркалье». Но режиссер удружила как могла — прежде всего в сцене появления Золушки на балу, куда та отправилась на воздушном шаре, а предстала пред завистливые очи сестер и отчима буквально в ослепительной вспышке, от которой все с опять-таки как бы смешной буквальностью упали в обморок.

Что уж говорить о том, что историю Золушки-Анджелины можно было бы если и не осовременивать, подыскивая актуальные параллели, то хотя бы наделить разумением уже XXI века, осознанием накопившегося интерпретаторского опыта, придать форме спектакля музыкальности, в конце концов. В своем неволшебном виде «Золушка» притянула в свое либретто немало острых тем, включая главную — абьюзивные отношения с отвратительным, мелочным, глуповатым отчимом-стяжателем и безнадежно противными сестрами. А рядом с ними — поразительная в своей человечности и христианской морали личность всепрощающей Золушки, заслуженно обретающей большую любовь. В нынешней же постановке вся музыкальность сводилась изредка либо к примитивным ритмическим движениям хора слуг, помахивавшего платочками, либо к подергиваниям неуклюжих сестер, вероятно призванных вызывать приступы хохота в зале.