Йо-хо-хо и глоток демократии
«Пиратское Просвещение»: миф о Либерталии и реальный урок равенства
В издательстве Ad Marginem вышла посмертно изданная книга антрополога Дэвида Гребера «Пиратское Просвещение» — своего рода документальный приключенческий роман о радикальных политических экспериментах на Мадагаскаре XVII–XVIII веков.
Фото: Ad Marginem Press
Фото: Ad Marginem Press
В 2010-х годах Дэвид Гребер стал по-настоящему культовой фигурой, что не так уж часто бывает с учеными-антропологами. Чрезвычайно живой, остроумный автор, предельно не похожий на кабинетного мыслителя, Гребер — создатель монументальных работ, лихо переосмысляющих историю человечества («Долг: первые 5000 лет истории», «Заря всего»), и одновременно с тем — интеллектуал-активист, вовлеченный в события сегодняшнего дня, один из идеологов движения Occupy Wall Street, автор остроумных памфлетов, вроде «Бредовой работы», в которых антропологические методы применяются к жизни современных западных горожан. Карьера Гребера-антрополога началась в 1980-х с двухлетней экспедиции на Мадагаскар. В самом конце своей жизни он вернулся к этому опыту. Впрочем, эта композиционная закольцованность случайна. Гребер умер внезапно от последствий коронавируса в 2020 году. Он явно не планировал завещания. Наоборот, «Пиратское Просвещение» — бодрая, оптимистичная книга с открытым финалом.
Точка отталкивания здесь — миф о республике Либерталия, по легенде созданной обосновавшимися на Мадагаскаре европейскими пиратами. Впервые информация о Либерталии появляется в 1724 году в книге «Всеобщая история пиратства», изданной в Англии под именем некоего капитана Джонсона. На протяжении десятилетий слухи о могущественном пиратском государстве, вот-вот готовом выступить в качестве полноправного участника на международной арене, курсировали по европейским столицам, а его самозванные посланцы успешно морочили голову политикам. В следующие столетия этот миф перехватили левые, особенно анархисты. Либерталия представлялась ими как осуществленный на практике радикальный политический эксперимент — настоящая утопия, к тому же окрашенная в приключенческие тона: с награбленными сокровищами, мужественным кровавым братством, роковыми туземками и прочими атрибутами пиратской романтики. На самом деле никакой Либерталии, конечно же, не существовало, но кое-что любопытное с точки зрения освободительной политики на Мадагаскаре все-таки происходило в конце XVII и первой половине XVIII веков. Задача, которую ставит перед собой Гребер,— обнаружить этот реальный субстрат, реконструировать историческую основу мифа.
Несмотря на сравнительно небольшой объем, «Пиратское Просвещение» — обстоятельное историческое разыскание, в котором довольно легко запутаться. Гребер погружается в хроники и фольклор, пытается отделить легенды и сплетни от фактов, расследует прихотливые торговые, матримониальные и культурные взаимоотношения, кровавые войны и парадоксальные союзы между племенами Мадагаскара, исламскими еретиками с континентальной Африки, американскими работорговцами, британскими пиратами, французскими учеными и другими социальными силами, вместе образовавшими удивительный плавильный котел.
В центре его интереса — рождение конфедерации бецимисарака, что означает «множество неразобщенных». Основателем этого союза племен был Рацимилаху — сын пирата-англичанина и дочери вождя малагасийского клана зафиндрамисоа. Подобные браки были распространенным феноменом. Они позволяли укрепить свое положение и европейцам с сомнительной репутацией, и малагасийским аристократам. При этом — как не раз подчеркивает Гребер — женщины вовсе не были здесь покорными объектами матримониального обмена. Напротив, появление пиратов на Мадагаскаре позволило им стать самостоятельной политической силой, выдвинуться в центр политической и экономической жизни Мадагаскара, пока их мужья занимались своими морскими набегами.
Вскоре на острове появился новый аристократический класс — малату, дети от смешанных браков (они вытеснили из мадагаскарской политики так называемых зафиибрагим — элиту, также состоявшую из не до конца ассимилировавшихся чужаков — то ли мусульманских, то ли иудейских еретиков, придерживающихся своеобразных гностических воззрений и пришедших, по всей видимости, из Йемена). Одним из них и был Рацимилаху. В 1820 году он затеял войну против другого вождя — Рамананау, предводителя союза племен цикоа. В самом противостоянии двух объединений небольших кланов не было ничего нового; новое было в другом. Рамананау был типичным авторитарным лидером, Рацимилаху же решил управлять своим союзом на демократических основаниях.
Его пиратское происхождение играло здесь ключевую роль. Пиратские корабли сами представляли собой абсолютно нехарактерные для XVII века демократические образования: капитаны на них выбирались, все важные вопросы обсуждались коллегиально, конфликты разрешались при помощи специальных сложных процедур (а вовсе не спонтанного насилия). В общем, пираты были отчасти анархистами в положительном смысле этого слова. Их склонности к насилию это, конечно, не отменяло, но в мере своей кровожадности они ничем не отличались от любых мореплавателей той эпохи. Рацимилаху попробовал до некоторой степени перенести их опыт на сушу. Продлился его эксперимент не так долго. После смерти основателя бецимисарака из политического образования постепенно превратились в обычную этническую общность и существуют в таком статусе до сих пор.
Книга Гребера — не только реконструкция любопытного исторического эпизода. Это, как он сам пишет (немного, впрочем, иронизируя над модным термином), опыт деколонизации политической теории. Эпопея бецимисарака разворачивается в те же годы, когда в Европе вступает в полную силу мысль Просвещения, выходят трактаты Руссо, Монтескьё, Вольтера, Юма, провозглашающие человеческое равенство, торжество универсального закона над властью правителя и прочие благородные идеи. Авторы, оценивающие европейское Просвещение как революционный этап освобождения человечества или как лицемерную философию, легитимировавшую преступления следующих пары веков, ошибаются, по Греберу, в одном и том же. Они не способны отказаться от европоцентризма — позитивного или негативного. Именно это позволяет сделать история бецимисарака. Оказывается, что пока в абсолютистской Европе всеобщее равенство было предметом абстрактных спекуляций, на далеком, редко попадающем в фокус политических теоретиков Мадагаскаре оно, пусть ненадолго, стало реальной практикой. Это открытие, как, вероятно, многие еще не сделанные, позволяет немножко перестроить историю человеческой политики.
цитата
Очень трудно оставаться объективным по отношению к пиратам. Большинство историков даже и не пытаются. Литература о пиратстве семнадцатого столетия по большей части содержит или романтические восторги — в популярной версии, или ученые споры о том, следует ли рассматривать пиратов как протореволюционеров или как обычных убийц, насильников и воров. Мне не хотелось бы сейчас ввязываться в этот спор. Так или иначе, пираты были разные. Иные из тех, кто остался в памяти в числе пиратских капитанов, на самом деле были благородными флибустьерами, каперами, официальными или неофициальными агентами того или иного европейского режима; другие могли быть самыми простыми преступниками — нигилистами; однако многие внесли свой вклад, пусть скромный, в становление своеобразной протестной культуры и цивилизации, во многих смыслах безусловно жестокой, в рамках которой вырабатывался свой моральный код и свои демократические институты. Быть может, лучшее из всего, что о них можно было бы сказать, так это то, что по стандартам своего времени жестокость их отнюдь не беспримерна, между тем как их демократические опыты почти беспрецедентны.
Дэвид Гребер. Пиратское Просвещение, или Настоящая Либерталия. М.: Ad Marginem Press, 2024. Перевод: Антон Вознесенский
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram