Зальцбургский фестиваль, выбрав в этом году своим девизом гамлетовское наблюдение «The time is out of joint» («Распалась связь времен»), не мог не взяться за шекспировские оперные сюжеты. До «Отелло» Верди, правда, дело не дошло, зато показали другую позднюю вердиевскую оперу, и притом комическую — «Фальстафа» (1893). Поставили ее режиссер Кристоф Марталер и дирижер Инго Мецмахер. За крайне неожиданным результатом сотрудничества двух ветеранов передового музыкального театра наблюдал Сергей Ходнев.
Кристоф Марталер перенес действие шекспировской оперы Верди на голливудскую съемочную площадку 1960-х
Фото: Ruth Walz / SF
Кристоф Марталер перенес действие шекспировской оперы Верди на голливудскую съемочную площадку 1960-х
Фото: Ruth Walz / SF
В 1965 году Орсон Уэллс снял своего «Фальстафа», где самолично сыграл главную роль. От этого обстоятельства спектакль Кристофа Марталера и танцует: неизменный соавтор режиссера Анна Фиброк выстроила на гигантской сцене Большого фестивального зала съемочную площадку образца 1960-х. Сценические декорации изображают декорации павильонные — и еще притулившийся слева кинозал, где уже перед началом действия просматривает отснятый материал условный «Орсон У.» (французский актер Марк Боднар).
У режиссера Орсона У. есть альтер эго в виде Фальстафа, до поры центрального персонажа на этой съемочной площадке, однако они не тождественны — даром что одеты как близнецы. Толстый режиссер прихлебывает виски, Фальстаф же предпочитает некие таблетки и с негодованием отказывается носить в кадре накладной живот-«толщинку». Сначала на сцене добросовестно мельтешат операторы, ассистенты, статисты, положенным образом отыгрывающие свои дубли актеры, но потом нервный Орсон У. все заметнее утрачивает контроль за происходящим, и граница между реальностью киношной и реальностью всамделишной растворяется. Так что недовольные режиссером артистки («виндзорские проказницы» литературного первоисточника) получают возможность при поддержке глуповатых техсотрудников вдоволь поиздеваться и над ним, и над Фальстафом — очевидно, без всякой оглядки на сценарий.
За что всю эту затею всерьез можно упрекнуть, так это за крайне неудачные акустические свойства декораций. И полетный лирический голос Богдана Волкова (Фентон), и крупное сопрано Елены Стихиной (Алиса Форд), и, увы, надтреснутый уже баритон Саймона Кинлисайда (Форд) — все в этой обстановке звучали довольно невыигрышно. Но и здесь было не без исключений: юная Джулия Семенцато (Наннетта) все-таки подала возможности своего светлого легкого голоса порядком эффектно, а Джеральд Финли, прославленный канадский бас-баритон моцартовско-белькантового профиля, своего Фальстафа пел с объемным, элегантным и, главное, не по-комедийному благородным звучанием.
Очевидно, в странном и совсем не лобовом комизме здесь и сложность. Что публика, что критика «Фальстафа» освистали.
71-летнему режиссеру, возмущавшему зальцбургскую аудиторию еще давным-давно, при Жераре Мортье, разумеется, не привыкать. Но занятно, что в данном случае его насмешничество вообще-то гораздо менее желчное в смысле социальной сатиры, чем в прошлые времена. Второстепенные персонажи могут с утрированной многократностью плюхаться в бассейн, могут путаться в километрах кинопленки или в коротящих кабелях, однако общий тон — мягкий, человечный, какой-то, если угодно, вудиалленовский.
Держа перед глазами шекспировского сэра Джона Фальстафа, такого не очень ждешь. Но и вердиевская последняя опера — не то чтобы безоглядная буффонада вроде комических опер Россини, и именно об этом как раз-таки напоминала дирижерская работа Инго Мецмахера во главе Венских филармоников, сосредоточенная, немного сумрачная, лишенная «итальянского» глянца. Зато подчеркивающая, с какой осознанностью старый Верди заходил на «молодую» территорию экспериментаторства и формальной свободы. Фальстаф Марталера не толст и не смешон, но в конце концов в его доброй натуре и в его известной неприкаянности не сомневается и сам Шекспир. Неприкаянной, нелепой, вздорной и симпатичной уходящей натурой его режиссер и показывает. Отчего его ворчание о том, что прошли-де золотые времена рыцарства, что честь превратилась в пустой звук, что всюду берут верх пройдохи, приобретает оттенок немножко чеховский — и все же вполне современный: при распавшейся связи времен такое случается.