По прошествии года после вступления в силу ядерной сделки с Ираном можно сделать некоторые выводы относительно этого противоречивого соглашения и контроля над вооружениями в целом.
Во-первых, несмотря на решительное противодействие правительства Ирана данной сделке и горячие дебаты, которые она вызвала в Конгрессе США, контролируемом республиканцами, с каждым днем становится яснее, что реальной альтернативы этому соглашению никогда не было. Хотя администрация Барака Обамы, находясь под давлением Израиля и республиканских конгрессменов, могла бы выдвинуть более жесткие условия по ограничению возможностей Ирана по созданию атомной бомбы, этот шаг натолкнулся бы на решительное сопротивление других участников переговоров: России, Китая, Германии, Франции и Великобритании. В итоге в тупик зашли бы не только переговоры, но и многосторонние экономические санкции, которые и привели Иран за стол переговоров: их продление оказалось бы под вопросом. А при ослаблении санкционного режима Тегеран смог бы беспрепятственно продолжать разработку ядерного оружия.
Другой альтернативой для Вашингтона было бы нанесение военного удара — возможно, с помощью Израиля — по укрепившейся и децентрализованной ядерной инфраструктуре Ирана. Но эта задача потребовала бы, наверное, нескольких сотен боевых вылетов. В свете сегодняшнего хаоса на Ближнем Востоке и многочисленных конфликтов в Сирии, Ираке, Ливии и Йемене американо-иранская война кажется чем-то совершенно немыслимым.
Второй вывод заключается в том, что, поскольку США и другие крупные державы запустили переговорный процесс десять или более лет тому назад, наверное, можно было бы добиться более выгодных условий по сделке с Ираном. В 2003 году, после американского вторжения в Ирак, иранский режим дал сигнал Вашингтону, что готов вступить в переговоры. На тот момент у Ирана было всего несколько сотен центрифуг. Если бы переговоры начались незамедлительно, была бы реальная возможность подписать с Ираном договор, в котором он согласился бы ограничиться гораздо меньшим числом центрифуг. Оглядываясь назад, можно сказать, что большой ошибкой была неготовность как можно раньше сесть с Ираном за стол переговоров.
Третий вывод: хотя соглашения делают мир более стабильным и предсказуемым, они не меняют отношений на политической арене. Соглашение, несмотря на постепенное снятие санкций, не изменило политическое положение Ирана в регионе или в более широкой системе международных отношений, включая США.
На самом деле религиозные разногласия между суннитами и шиитами в регионе питают обостряющееся соперничество между Ираном и Саудовской Аравией. Вместе с тем надежда некоторых высокопоставленных лиц в администрации Обамы на то, что сделка приведет к разрядке в отношениях Тегерана и Вашингтона, оказалась тщетной.
Этот же вывод применим к российско-американским отношениям. Часто отмечалось, что Вашингтон и Москва тесно сотрудничали в достижении этой сделки с Ираном, и высказывалось мнение, что американо-российское сотрудничество по иранскому вопросу поможет разрешить реальные разногласия между двумя странами по другим вопросам, таким как Украина. Но это сомнительно. И Вашингтон, и Москва одинаково заинтересованы в том, чтобы не допустить появления у Ирана ядерного оружия и ядерной гонки на Ближнем Востоке. Что же касается Украины, то обе державы, похоже, относятся к этому конфликту как к игре с нулевой суммой (когда выигрыш одного игрока равняется проигрышу другого.— "Ъ").
Несмотря на эти выводы, некоторые важные вопросы по-прежнему остаются открытыми. Один из них — это долгосрочная эволюция самого Ирана. Сможет ли он за время действия данного соглашения постепенно отказаться от революционного и политического фанатизма и эволюционировать в "нормальное" государство? Нынешние индикаторы довольно противоречивы. С одной стороны, городская молодежь Ирана хочет жить в современном обществе, созданном по западному образцу. Это желание еще больше усилится после снятия санкций, расширения международных контактов и начала экономического роста. С другой стороны, теократическое руководство Ирана цепляется за власть и уже доказало свою способность удерживать ее.
Еще более серьезный вопрос касается хаоса на Ближнем Востоке. Нормализация отношений с Ираном затрудняется тем, что Ближний Восток превратился в арену ожесточенного религиозного противостояния, которое Ричард Хаасс из Совета по внешним связям (один из крупнейших "мозговых центров" США.— "Ъ") охарактеризовал как новую Тридцатилетнюю войну. Если нынешний хаос в виде продолжающейся войны в Сирии, раздробления Ирака, усиления "Исламского государства" (ИГ; организация запрещена в России.— "Ъ") усугубится и распространится на другие страны, у Ирана, вероятно, усилится стимул для развертывания ядерных вооружений. Это не отвечает долгосрочным интересам России или США.
Таким образом, у Вашингтона и Москвы и, возможно, других стран, таких как Китай, появится повод для глубоких дискуссий о достижении стабильности и безопасности на Ближнем Востоке. Отправной точкой могла бы стать разработка общей стратегии разгрома ИГ, и Иран мог бы стать важной силой в плане противодействия этой группировке.