В «Гоголь-центре» вышел спектакль «Машина Мюллер» по произведениям крупнейшего немецкого поэта и драматурга, чьи пьесы у нас до сих пор малоизвестны. О том, как Россия разминулась с Хайнером Мюллером,— АЛЛА ШЕНДЕРОВА.
Фото: Ира Полярная
Один из самых ярких постмодернистов второй половины XX века, выросший при нацизме (война кончилась, когда ему было 16), большую часть жизни провел под контролем «Штази» — в ГДР его тексты запрещались, а за Берлинской стеной шли повсеместно. Когда стена пала, у Мюллера, в конце жизни руководившего брехтовским театром «Берлинер Ансамбль», успели поучиться почти все, кто сегодня на театральном олимпе. На его похоронах в 1995-м Роберт Уилсон признался, что первый же текст Мюллера изменил его жизнь. А в 1996-м поставленный Мюллером спектакль «Карьера Артуро Уи, которой могло не быть», приехал в Москву. Запомнился острый гротеск, веселая злость, с которой разыгрывались скетчи о гибели страны, падающей к ногам проходимца. И актер Мартин Вуттке, под руководством Мюллера превративший Уи в такого Гитлера, о котором помнят и сегодня (недаром Тарантино снял Вуттке-Гитлера в «Бесславных ублюдках»). Постсоветский зритель вряд ли запомнил имя Мюллера, но аплодировал стоя. Меж тем его пьесы, не шедшие у нас по причине излишней радикальности, все же напоминали о себе. В 1992-м по приглашению Аллы Демидовой грек Теодорос Терзопулос (он тоже учился у Мюллера) поставил для нее и Дмитрия Певцова «Квартет», написанный по мотивам «Опасных связей» Шодерло де Лакло. Перенеся действие из будуара XVIII века в бункер третьей мировой, Мюллер наделил героев надрывным цинизмом послевоенных интеллектуалов. И хотя Мюллер настаивал, что «Квартет» — смешная пьеса, на истории маркизы де Мертей — женщины, ни в чем не желающей уступать мужчине и предпочитающей поражению смерть, лежит отсвет личной трагедии. В 1970-х жена драматурга, поэтесса Инге Мюллер, покончила с собой — так, как это описано в одной из сцен «Квартета».
Алла Демидова играла Мертей не развратницей, а измученной ревностью эстеткой, возводя интригу почти в ранг трагедии. В спектакле никто не раздевался, но шок в зале был: со сцены впервые говорили обо всех способах секса, а слово «эрекция», почти пропетое одной из самых тонких советских актрис, вызывало оторопь. Собственно, других «Квартетов» (кроме редких гастролей) в Москве не было. «Гамлета-машину» в очень интересной концертной версии показал в декабре 2009-го сам Кирилл Серебренников — ее сыграли один раз на Малой сцене МХТ.
Дав роли Мертей и Вальмона Сати Спиваковой и Константину Богомолову, Серебренников прослоил «Квартет» номерами контратенора Артура Васильева, чей репертуар (от Перселла до «Миллиона алых роз») и костюмы (от строгого мужского до блестящего платья а-ля Пугачева) намекают на стиль начала 1980-х, когда писался «Квартет». Стены и задник заменяют три экрана, на которые видеохудожник Илья Шагалов проецирует краткий курс истории: от конца Второй мировой с ее бомбардировками до советских танков (видимо, в Праге), ядерного гриба и телеведущего Дмитрия Киселева, беззвучно простирающего руки к залу. Обстановку заменяют 19 обнаженных актеров и актрис, под руководством хореографа Евгения Кулагина превращающихся то в скульптуру, то в предметы мебели — на них может вальяжно раскинуться Вальмон, пикируясь с Мертей — та выместит бешенство, схватив «статую» за филейную часть.
Постановщик «Карамазовых» и «Идеального мужа» оказался острым и бесстрашным актером. Нужный тон задает его первое появление: увидев любовницу в окружении раздетых юношей, он отскакивает к двери и там, брезгливо извиваясь, полирует один о другой носки ботинок. Его следующий выход — на котурнах и в платье, в виде томной красотки, мерно покачивающей кринолином и эротично обхватившей пальчиками микрофон,— так красноречив, что слова уже не важны.
Пластичный и точный Александр Горчилин произносит монологи Гамлета, превращающегося в Офелию — «женщину со вскрытыми венами», мечтающую вырваться из плена собственного тела. Но первый монолог («Я был Гамлетом... за спиной — руины Европы») заменяют руины на экранах. И тут голые перформеры вдруг превращаются в груду тел за загородкой. Это, конечно, не новый, но, пожалуй, самый страшный образ спектакля. Как и та звериная тоска, что вдруг накрывает зал от песни, сочиненной композитором Алексеем Сысоевым на мотив детских стихов Агнии Барто «В пустой квартире». Вот, пожалуй, эта песня больше всего о нас: «Могу я делать, что хочу... Но почему-то я молчу... Один в пустой квартире». И ведь правда, еще недавно казалось, можно все. А теперь за классический, 36-летней выдержки текст могут обвинить в чем угодно. Пригрозить закрыть театр. Или просто насильно нарядить сопротивляющихся голых людей в жесткие официозные костюмы — чем и кончается действие.
Словом, это немного концертное исполнение Мюллера, конечно, поступок. Поступок Серебренникова и его команды артистов, поступок Сати Спиваковой и Константина Богомолова. Зал аплодирует им стоя. Единственное, что омрачает торжество: такой спектакль должен был появиться 20 лет назад. Глядишь, может, и общество сегодня было бы другое. И не надо было бы ничего опасаться.