Неошибочным, вероятно, будет заявить, что повесть "Двойник" — самое малочитаемое произведение Достоевского и что наше знание о ней происходит в основном из общекультурных сведений. Например, что ею вдохновлялся Стивенсон, задумывая своих доктора Джекила и мистера Хайда, а Набоков, еще не успев заявить в своих лекциях, что этого автора он и в грош не ставит, взял из нее идею для своего "Соглядатая". (Справедливости ради надо сказать, что "Двойник" сам "вышел" из "Крошки Цахеса" Гофмана и "Носа" Гоголя — разница, однако, в том, что Достоевский никогда не объявлял этих авторов "посредственностями, производившими длинные пустоши литературных банальностей".)
То есть, нет, начинали-то читать, конечно, многие, но чаще всего этот порыв сводится к перелистыванию, проглядыванию, выхватыванию глазами абзацев, улавливанию общей линии — и все. Это вполне можно понять: читать недлинный вроде бы "Двойник" подряд и не отвлекаясь почти невозможно — эта квинтэссенция достоевщины требует передышек, глотков свежего воздуха и вообще почти не может быть потребленной цельно.
Не то чтобы слово "достоевщина" требовало каких-то особых пояснений, но все ж оговоримся: эта та особая атмосфера невыносимости, трогательности, отвратительности и общей истерики, которая безусловно отличает этого автора от остальных и которая особенно густо клубится в его ранних произведениях. "Двойник" предлагает нам ее практически в чистом виде, так что история несчастного чиновника и его доппельгангера почти тонет в омуте общего надрыва.
Так что любая экранизация "Двойника" — это, по умолчанию, упражнение по переносу этой атмосферы на экран (даже по практическим причинам — собственно истории там и на короткометражку не хватает). И молодой британский режиссер Ричард Айоади (он играет роль Мориса Мосса в сериале "The IT Crowd" — это, может, и не обязательная информация, но ее как-то нельзя не сообщить) отнесся к этому именно так.
В смысле антуража, то есть в смысле того, как здесь изображен мир, у него получился скорее Кафка, в чем, впрочем, нет ничего неинтеллигентного — связь между маленьким человеком у Достоевского и Кафки вполне освоена литературоведением. То есть господин Голядкин (здесь, конечно, совсем не Голядкин, а вовсе Саймон Джеймс) в исполнении Джесси Айзенберга носит свое романтическое одиночество, роднящее его скорее с мечтательным героем "Белых ночей", а не с озабоченным чиновником, каким он изображен в присущей ему повести, по безликим "кафкианским" офисным пространствам и апартаментам в ретростиле (действие происходит в неких условных антиутопических восьмидесятых). На то, как он сначала самостоятельно, а потом, раздвоившись, это делает, нам предлагается смотреть полтора часа. Что, правда, по теперешним киномеркам считается совсем не долгим.
В принципе, этот "Двойник" — пример того, как стремление к духовному и глубокому губит прекрасные возможности. В нем нет никакой откровенной глупости и практически все хорошо играют, а Миа Васиковска в роли недоступной возлюбленной героя просто прекрасна. И прямо видно, что — соберись все эти актеры с этим же художником-постановщиком и, да, с этим режиссером — у них бы получилось что-нибудь интересное. Но брошенные на ниву коленопреклоненного производства достоевщины, все эти мощности выдают одно. То, чего в этом случае и следовало ожидать — претенциозность.
В прокате с 1 мая