Йиржина Шиклова Преподаватель. Осудила ввод войск и была уволена из университета
Фото из личного архива Йиржины Шикловой
В середине августа 1968 года, когда председатель ЦК КПЧ Александр Дубчек вернулся из Москвы и выступил с очередной речью по телевизору, нам с мужем показалось, что ситуация немного успокаивается, напряжение спало. Мы взяли детей и уехали в Югославию: отдыхали там на природе, жили в палатке. О том, что Чехословакию оккупировали, мы узнали только к вечеру 21 августа. Мы не понимали, возвращаться на родину или нет. Звонили друзьям, которые жили в разных странах, и спрашивали, что нам делать. Друзья отвечали, что если мы хотим, то можем остаться и работать на Западе. Мне, например, предложили работу в Германии и в Голландии.
В Югославии было хорошо: все вокруг были дружественно настроены по отношению к нам и к Чехословакии. Одна югославская семья нас приютила у себя в квартире, когда похолодало. Они же помогли с вещами для детей — мы ведь с собой ничего не взяли. Потом мы переехали в Австрию, в Цветль, и разместились в цистерцианском монастыре: австрийские власти организовали там убежище для тех, кто не мог решить, возвращаться им домой или нет.
В конце сентября мы все же решили вернуться. При пересечении государственной границы мы с мужем договорились, что никогда друг друга не упрекнем за это решение.
Два человека идут в сторону границы Чехословакии с Германией, 23 августа 1968 года.
Фото: Reg Lancaster/Daily Express/Getty Images
Какие реформы были реализованы?
Цели и задачи партии были изложены в «Программе действий» ЦК КПЧ (официально утверждена 5 апреля 1968 года). В ней говорилось о недопустимости монополизации власти, предлагалось закрепить право на свободу передвижения, разрешить создание добровольных организаций граждан и решить национальный вопрос путем федерализации государства.
Дома нам показалось, что все вернулось в нормальную колею. Люди уже думали немного по-другому, уровень неприятия русских был достаточно высоким, но при этом все продолжали чувствовать себя свободно и не отказывались от своих ценностей. Мы смогли вернуться на те же должности, которые занимали до этого: я преподавала на философском факультете Карлова университета, муж был главным редактором журнала «История современности». Все еще можно было спокойно пересечь границу, имея заграничный паспорт. Но это продолжалось не так долго.
Уже в апреле, после избрания Густава Гусака секретарем ЦК КПЧ, я собрала партсобрание факультета и сказала, что покидаю Коммунистическую партию. Тогда это было еще возможно — выйти из партии добровольно.
Вскоре меня уволили из университета. Я начала работать уборщицей в Клементинуме (Национальная библиотека Чехии.— “Ъ”). Пыталась найти другую работу: то в больнице, то в социальных службах, но каждый раз это заканчивалось запретом.
Запрещало наше руководство, Советы здесь были ни при чем. В этом смысле и самосожжение Яна Палаха (в январе 1969 года.— “Ъ”) было протестом не столько против оккупации, сколько против конформистского, проститутского поведения чехословацкого руководства, которое изменило ценностям Пражской весны.
Основная часть войск была выведена из Чехословакии в ноябре, но по договору об условиях пребывания советское командование получало право постоянного размещения в ЧССР.
Фото: Никкиля Рейё / Фотоархив журнала «Огонёк»
Муж в итоге ушел на пенсию по инвалидности, а журнал был запрещен и перестал издаваться. Я продолжала работать в Клементинуме. Это было прекрасно, потому что многие меня знали: приходили студенты, преподаватели, я продолжала с ними дискутировать, студентам помогала писать дипломные работы, сама продолжала публиковаться под псевдонимом. Но потом ко мне пришло руководство Клементинума и сказало: «Пани докторка, вы нас простите, но здесь были товарищи,— опять же, подчеркиваю, это были наши,— и мы должны вас уволить».
Я снова обратилась в сторону медицинских учреждений, и тогда меня приняли в больницу — социальным работником на геронтологическое отделение. Видимо, рассудили так:
«Эти люди уже очень пожилые, они все равно умрут, и она не сможет на них политически неправильно повлиять».
В больнице я продолжала работать и в качестве социолога, например готовила им демографическую статистику. Конечно, такая жизнь была непростой, но от голода мы не умирали. Мы с мужем друг друга никогда не упрекали в том, что вернулись. Позже мы расстались, но это произошло не по политическим причинам.
Поскольку у меня было много знакомых за границей, я начала посылать им информацию, рукописи из Чехословакии. Это были тексты влиятельных чешских литераторов, в том числе Вацлава Гавела, Павла Когоута. Обратно они приходили уже изданными тиражами в специальном грузовике с двойным дном и двойными стенами, который внешне выглядел как дом на колесах. Процесс был организован так: я знала, когда приходит этот грузовик, предупреждала ребят, они ехали на легковой машине, по дороге пересекались с грузовиком, ехали друг за другом в лес, находили поляну, быстро разгружались и дальше развозили эту литературу по Чехии.
Чешские студенты распространяют оппозиционные листовки на Вацлавской площади в Праге в знак протеста против советской оккупации.
Фото: Reg Lancaster/Getty Images
Чем закончилась «Пражская весна»?
Под давлением СССР в Чехословакии произошла окончательная смена власти: председателем ЦК КПЧ 17 апреля 1969 года стал зампред правительства и бывший союзник Дубчека по реформаторскому крылу Густав Гусак. В стране установился режим «нормализации». На пленуме ЦК КПЧ в декабре 1970 года реформаторов официально осудили и обвинили в “подрывной деятельности”. Сторонников “Пражской весны” преследовали за инакомыслие, многие из них лишились работы, стали невыездными или получили тюремные сроки. Александр Дубчек был исключен из партии и до пенсии работал в системе лесного хозяйства в Братиславе.
Невзирая на то что вокруг меня практически все были членами партии, я никогда не чувствовала никакой дискриминации. Более того, работа в больнице помогала распространять литературу. Больница была очень большая — кто угодно мог туда прийти незамеченным: было минимум четыре точки, где я могла встречаться со знакомыми, чтобы что-то принять или обсудить. Кроме того, там были телефоны: я могла просто зайти, позвонить и договориться о чем-нибудь, в том числе звонила и за рубеж. Я просто считала, что делаю правильное дело, я не считала это политикой.
Медсестрами в больнице работали в том числе бывшие монахини, причем подпольно они продолжали оставаться монашеским орденом. Однажды ко мне пришла старшая из них и говорит: «Пани докторка, что нам делать? От нас требуют образовать бригаду социалистического труда». Я предложила им помочь: писать, как они якобы встречались, обсуждали произведения Владимира Ленина и делали все то, что требовалось для бригады социалистического труда. «Спасибо вам, пани докторка,— согласилась старшая.— Но ведь ложь — это же грех. Я буду отмаливать ваш грех».
В 1981 году меня арестовали за контрабанду литературы, изданной на Западе. На допросах я узнала, что содержимое пришедшего в тот раз грузовика весило 294 кг. Мне дали десять лет.
Среди других заключенных были в основном осужденные за криминал: проститутки, которые обкрадывали клиентов, была одна девушка, которая убила собственного ребенка, но, я думаю, она была просто психически больна. Когда нам впервые подали еду в камеру, я автоматически поблагодарила надзирательницу, но на меня обрушились другие заключенные: зачем ты ее благодаришь за эту жратву?! Одна из сокамерниц схватила мою миску и швырнула ее — до сих пор помню, как соус течет по двери. Я сказала, что больше никогда не буду благодарить надзирательницу, но предложила сокамернице помочь мне убрать разлитую еду. В ответ она толкнула меня. Тогда я просто дала ей по морде. То, что я дала сдачи физически, стало известно по всей тюрьме, и у меня больше никогда не было ни одного конфликта.
Йиржина Шиклова во время выступления на Староместской площади в Праге.
Фото: Hroch Pavel/CTK/Коммерсантъ
Вышла я, впрочем, сильно раньше срока. Через год заключения началось серьезное давление с Запада. Велись переговоры о возвращении из США чешского золотого запаса, и в мою поддержку выступили Тэтчер (премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер.— “Ъ”), Крайский (канцлер Австрии Бруно Крайский.— “Ъ”), Миттеран (президент Франции Франсуа Миттеран.— “Ъ”) и даже Рейган (президент США Рональд Рейган.— “Ъ”).
В итоге меня решили амнистировать. Пришла надзирательница и сказала: идите домой. Я настолько не могла в это поверить, что спросила:
«Пани референтка, у нас что, случился государственный переворот? Если нужно будет подтвердить, что вы вели себя достойно и относились к нам хорошо, то всегда можете ко мне обратиться».
В ноябре 1989 года, после начала бархатной революции, эта надзирательница со своей коллегой появились на пороге моей квартиры. Они принесли фигурки из хлеба, которые я делала, когда сидела, и рассказали, что в тюрьме Рузине понимают, куда идут дела, и готовятся уничтожить всю документацию. Тогда я позвонила людям из «Гражданского форума» (оппозиционная общественно-политическая организация, созданная в Чехии в 1989 году.— “Ъ”), чтобы они вмешались в ситуацию и не дали уничтожить тюремные архивы. Так эти документы удалось спасти.
Конечно, Советский Союз был виноват в том, что произошло со мной и в целом с Чехословакией. Я считаю, что социализм как мировая идея и мировое движение потерпел крах именно в 1968 году. До этого коммунистические партии были влиятельными во многих европейских странах: Италии, Испании, Франции. Вторжением в Чехословакию Советский Союз подорвал свое влияние именно на европейского обывателя и тем самым нанес удар по этим партиям и идеям.
Ленка Прохазкова Дочь известного писателя. После ввода войск долго не могла вернуться на родину
Владимир Лукин Редактор журнала в Праге. Из-за несогласия с вводом войск был выслан в Москву
Ян Кованич Школьник. Видел, как советские солдаты стреляли по горожанам
Борис Шмелев Десантник. Находился в Праге с первых часов вторжения.
Карел Вайнлих Радиорежиссер. Был в здании Чехословацкого радио во время его захвата
Юрий Синельщиков Радист. В ночь на 21 августа на танке пересек границу Чехословакии
Андрей Фозикош Переводчик в представительстве советского командования в Праге
