Владимир Лукин Редактор журнала в Праге. Из-за несогласия с вводом войск был выслан в Москву
Владимир Лукин с сыном Александром (слева) и его другом.
Фото из личного архива Владимира Лукина
В редакцию журнала «Проблемы мира и социализма», которая размещалась в Праге, меня — молодого кандидата наук — направили в 1965 году после аспирантуры Института мировой экономики и международных отношений советской Академии наук. Журнал был очень интересный, и поехать туда было большой честью. Большинство сотрудников были из Советского Союза, примерно треть составляли чехи, было также несколько коллег из других стран (в основном они составляли редколлегию журнала). Цензуры в журнале не было, потому что статьи писали в основном генсекретари братских Компартий: от северокорейских коммунистов до итальянских еврокоммунистов. Точнее, они, как правило, обозначали свои мысли, а мы уже завершали их в виде статей.
Что происходило после ввода войск?
В Советском Союзе в знак протеста против ввода войск на Красную площадь 25 августа вышли восемь человек: ровно в полдень они развернули плакаты с лозунгами «Позор оккупантам!», «Руки прочь от ЧССР!», «За вашу и нашу свободу!». Из протестующих избежала наказания только 21-летняя Татьяна Баева, которая сказала суду , что оказалась рядом с демонстрантами случайно. Виктор Файнберг и Наталья Горбаневская были признаны невменяемыми и отправлены на принудительное лечение. Остальных участников демонстрации осудили за «распространение клеветнических измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй».
Летом перед августовскими событиями в Болгарии проходил молодежный фестиваль, на который меня отправили как корреспондента от журнала. Я поехал туда через Москву. Позвонил своему старому товарищу Петру Якиру — одному из наиболее заметных фигур диссидентского движения. Он горел желанием узнать из первых рук о том, что происходит в Праге. Я охотно согласился, только попросил его пообщаться в более или менее камерной обстановке. «Да что ты, что ты, конечно»,— заверил он. Прихожу к нему — а там, естественно, сидит вся диссидентская Москва! В том числе Павел Литвинов, который был потом одним из демонстрантов, вышедших на Красную площадь. Потом мы всю ночь гуляли, поддавали, с Павлом куда-то ездили... Уже гораздо позже, в 1990-е годы, я узнал о докладной записке в Политбюро, где рассказывалось об этом мероприятии с упоминанием моей фамилии.
Владимир Лукин со школьными друзьями. Конец 60-х годов.
Фото из личного архива Владимира Лукина
Конечно, ввод войск как один из возможных вариантов мы обсуждали. Рационально мы понимали, что коммунистические традиции в таких случаях требуют удара кулаком, но, с другой стороны, новые оттепельные тенденции давали надежду на попытку как-то урегулировать ситуацию без радикального вмешательства. Так что вторжение было для меня ожидаемым сюрпризом.
Вечером накануне ввода войск мы играли в футбол с сотрудниками чехословацкой Высшей партийной школы, а потом все вместе пошли пить пиво на Дейвицкую площадь. Мы сидели, беседовали, и вдруг секретарю нашей парторганизации Владимиру Шаститко позвонили.
«Срочно вызывают в посольство, какая-то информация»,— сказал он и сразу ушел. Я, конечно, внутренне насторожился, но мы допили свое пиво и пошли спать.
Ночью ко мне в квартиру постучался мой коллега и приятель Володя Шелепин. Я подумал, что он хочет позвать меня еще выпить, тем более парень он был веселый — о таких поется в песне «Имел свою машину, любил красотку Зину». А он говорит: «Слушай, в Праге советские танки». Мы включили радио — Би-би-си или «Голос Америки», точно не помню, и там говорили ровно о том же, что ввод войск произошел.
Сообщение ТАСС утром 21 августа 1968 года
Тогда сели в машину — у него был свой «Москвич» — и поехали в сторону аэропорта. В какой-то момент мы увидели танки, которые ехали нам навстречу. Мы стали разворачиваться, но, видимо, сделали это слишком резко, потому что ближайший к нам танк сразу направил на нашу машину пулемет. Мы остановились, но танкисты, услышав русскую речь, пропустили нас. И мы поехали следом, в хвосте этой колонны. Выехали на Дейвицкую площадь, где находилось сразу два важных объекта: Дом чешской армии и здание Комитета госбезопасности. Танки стали их окружать.
в затканой крови рассвета.
Танки идут по правде,
которая не газета.
Танки идут по соблазнам
жить не во власти штампов.
Танки идут по солдатам,
сидящим внутри этих танков.
Я испытывал те же чувства, что и Евтушенко, который написал тогда «Танки идут по Праге… Танки идут по правде». Было удивление, любопытство и, конечно, внутренняя горечь, что все так получается. Кроме того, как международник я прекрасно понимал, что послевоенный биполярный мир обречен на эволюцию. С одной стороны уже откололся Китай, с другой — Югославия. И этот ввод танков был попыткой биполярного мира остановить движение реального мира в неизбежном направлении.
Я понимал, что целая страница закрывается не только в истории Чехословакии, но и в истории нашей страны, поэтому старался побольше ходить по городу и наблюдать за происходящим. К утру солдаты на танках заняли все улицы.
Увидели людей, идущих на работу, женщин с колясками. Люди подходили к ним и спрашивали: «В чем дело?» — «Защищаем вас от контрреволюции» — «А где она тут у нас?» Солдаты ехали к братьям, которые оказались обманутыми и нуждались в защите, а увидели обычный мирный город. Они были в полном недоумении.
Дети играют на сгоревшем советском танке.
Фото: Daily Mirror/Mirrorpix/ via Getty Images
Следующей ночью, с 21 на 22 августа, я дежурил в редакции. И вдруг позвонил один из наших ретроградных коллег и сказал, что контрреволюционные силы лезут ему в окно на Дейвицкой площади. Я пошел проверить, что же там происходит, и увидел, что несколько ребят действительно залезли на столб, но они лезли не в окно, где живет этот товарищ, а меняли указатель в центр Праги на табличку «Москва 2000 км» — мол, ребята, как приехали, так и уезжайте.
Еще видел стрельбу на Вацлавской площади: танки открыли огонь прямо поверх голов столпившихся демонстрантов. Думаю, что стреляли холостыми, но на стенах музея, который расположен на площади, до сих пор есть следы от пуль.
Понаблюдав за всем этим, я решил написать докладную записку начальству о своем категорическом несогласии с вводом войск. И вскоре — числа 25 или 26 августа — пришло указание всех недовольных выслать в Москву.
«Идите домой!» лозунги на стенах в Праге
Нам сказали, что начинается эвакуация и мы уезжаем первыми. Но в самолете оказались только те, кто так или иначе дал ясно и четко понять, что придерживается мнения, противоположного официальному. Это были мой коллега Михаил Поляков, корреспондент «Известий» Кривошеев и корреспондент «Правды» Орлов, которые отказались писать материалы, нужные пропаганде. Всего восемь или десять человек.
Конечно, мы не знали, что нас ждет. Поскольку речь шла о военных действиях, последствия могли быть самыми разными. Пока мы летели, я подумал, что если нас встретит референт из международного отдела ЦК, то все будет хорошо, а вот если какой-нибудь другой товарищ, то вариант уже иной. Увидев возле трапа референта из ЦК, я понял, что все будет более или менее гладко.
Звонить друзьям я не спешил: боялся, что у них из-за контактов со мной могут возникнуть проблемы. Но на следующее утро они сами начали мне звонить. Одним из первых был мой друг, известный философ Мераб Константинович Мамардашвили: он стал меня буквально материть за то, что я до сих не явился. Я пришел к нему, и мы провели замечательный день, выпивая.
Президент США Джордж Буш принимает в Белом доме посла России В.П. Лукина.
Фото из личного архива Владимира Лукина
Лично со мной все получилось лучше, чем можно было себе представить — жалеть мне было не о чем. С трудоустройством тоже повезло. Я пришел к Георгию Аркадьевичу Арбатову, который на тот момент уже отпросился из ЦК, чтобы возглавить академический Институт США и Канады. Он знал, что нас выперли, внутренне нам сочувствовал и взял меня на работу в институт. Я проработал там 19 лет, защитил докторскую диссертацию. Правда, долгое время был невыездным — американистом, который никогда не был в Америке.
Чем закончилась «Пражская весна»?
В декабре 1989 года СССР и страны Варшавского договора официально признали ввод союзных войск 1968 года «неправомерным актом вмешательства во внутренние дела суверенной страны», который прервал «процесс демократического обновления ЧССР» и имел «долговременные отрицательные последствия». В 1990 году начался поэтапный вывод войск. Последний советский эшелон покинул Чехословакию 21 июня 1991 года.
Иногда на ученом совете говорил аспирантам: «У вас неплохая диссертация, но вы честно мне скажите: Америка существует или вы все придумали?» Уже в начале 1990-х я стал послом новой России в США. Вряд ли это было бы возможно, если бы в 1968 году я не принял то решение.
В 1991 году я активно участвовал в подготовке визита Бориса Ельцина в Чехословакию — тогда он был председателем Верховного совета, а я возглавлял комитет по международным делам. К тому времени победила бархатная революция, и все мои друзья с 1968 года, люди, с которыми мы тогда вместе жили, горевали, радовались, выпивали, стали правительством обновленной страны. Один из них после 1968 года 20 лет работал истопником. А в 1989 году к нему пришли и сказали: ты чего здесь сидишь, тебя назначили министром иностранных дел нового правительства, и завтра утром тебе надо быть на работе. Он говорит: нет, я завтра утром не могу, у моего сменщика нет телефона, и я должен доработать здесь, давайте послезавтра… В общем, мне не представляло никакого труда установить контакт с новой чехословацкой властью.
Владимир Лукин на встрече президентов Джорджа Буша и Бориса Ельцина в Белом доме.
Фото из личного архива Владимира Лукина
Мы организовали визит Дубчека в Москву, познакомили с ним Бориса Николаевича. А потом и Ельцин отправился в Прагу — к тому времени президентом был избран Вацлав Гавел, а Дубчек возглавил парламент. Выступая с Вацлавской площади — с того самого места, где произошло самосожжение Палаха — Ельцин дал однозначную оценку событиям 1968 года.
Главный урок 1968 года для меня: не надо размахивать кулаками, а лучше пораскинуть умом. Я думаю, что если бы тогда был поддержан Дубчек с его реформами, то постепенно мирным путем трансформировалась бы Восточная Европа и весь процесс изменений был бы более плавным, в том числе в СССР. Но именно стремление постоянно и безмерно расширять советскую империю обернулось через два десятка лет ее болезненным для всех нас развалом.
Карел Вайнлих Радиорежиссер. Был в здании Чехословацкого радио во время его захвата
Борис Шмелев Десантник. Находился в Праге с первых часов вторжения.
Юрий Синельщиков Радист. В ночь на 21 августа на танке пересек границу Чехословакии
Ленка Прохазкова Дочь известного писателя. После ввода войск долго не могла вернуться на родину
Ян Кованич Школьник. Видел, как советские солдаты стреляли по горожанам
Йиржина Шиклова Преподаватель. Осудила ввод войск и была уволена из университета
Андрей Фозикош Переводчик в представительстве советского командования в Праге
