Юрий Буйда, активно действующий публицист, сотрудник "Независимой газеты" и "Нового времени", выдвинут на премию Букера за лучший русский роман прошлого года и включен в малый список из шести кандидатов. О его произведении "Дон Домино" рассказывает НИКОЛАЙ Ъ-КЛИМОНТОВИЧ.
"Дон Домино" опубликован в журнале "Октябрь", который — наряду со "Знаменем" — в 1990-е обогатил этим именем реестр российских прозаиков. Буйда — отнюдь не худшее приобретение отечественной текущей словесности. Мы не будем ни в коем случае пытаться дать оценку его вещи, выдвинутой на получение премии, это — прерогатива жюри. Попытаемся лишь рассказать — о чем идет речь.
Это — весьма странное для наших дней произведение. Странное хотя бы потому, что намекает на жанр притчи, хотя и не укладывается в ее жанровые рамки. Притчи вошли в моду, едва оказался прочитан в России Уильям Голдинг, в конце 1960-х, что и было тогда же использовано Тарковским. Это — ностальгические времена споров о значении "Соляриса", а также держания фиги в кармане при просмотре "Сталкера". В этом смысле повесть Буйды несколько припозднилась.
Впрочем, метафорическое мышление — даже если сегодня кажется чуть старомодным — свойственно поэтическому видению мира, а Буйда — в своем роде поэт. Его повесть — это нечто метафорическое, вещь, в которой автор пишет с большой буквы некоторые заурядные слова: скажем, вместо станции — в тексте Станция, вместо железнодорожных путей — Линия. И даже вместо привычного русского имени героя — Дон Домино, что и вынесено в название. Откуда домино — ясно, это такая глуповатая простонародная игра. Откуда Дон — неясно решительно, и автор не считает нужным рассеять это читательское недоумение. По-видимому, обитателям Станции (последуем вслед за автором) это кажется красивым, и станционные потаскушки обращаются к герою — "идальго". ОК, дело происходит в некоем метафорическом пространстве, но, кажется, все это представляется красивым и самому автору, а такое отсутствие дистанции между персонажами и героем-рассказчиком не всегда идет на пользу тексту.
Если попытаться вычленить из этой повести сюжет, то окажется, что их — два. Это история любви Дона Домино и некоей бродяжки-хромоножки (без Достоевского здесь не обошлось, вы правы), и история любви Дона Домино и еврейки Фиры, причем последняя любовь отягощена убийством на почве ревности полковника внутренних войск, как сказали бы мы, но в духе вещи — Рыжего Полковника. Но половая тема — не единственная. Есть еще метафорическое ожидание некоего нулевого поезда, курсированию которого с неизвестной целью подчинена вся жизнь Станции. Короче, перед нами помесь Маркеса, Тарковского и Фелинни. И это прекрасно: хуже было бы, если б перед нами оказался сплав из Василия Белова и Станислава Говорухина.
Не обсуждая выбор жюри, скажу пару слов о нынешней букеровской интриге, а без интриги — какая же премия и какой праздник. Активным разоблачителем тайных пружин букеровского сюжета оказался — к чему уж привыкли в окололитературных кругах — Ефим Лямпорт, пишущий преимущественно на страницах той же "Независимой". Нельзя сказать, что делает он это элегантно. Напротив: взрослому мужчине зазорно походя оскорблять достойных дам и его коллег — Ольгу Тимофееву и Аллу Латынину, что Лямпорт делает с постоянством, достойным любовного ухаживания. Но об этом скучно говорить, поскольку основной тезис этого автора тонет в полемических инвективах. Но шум идет. Удивительно, что даже "Известия" вышли недавно со статьей о Букере, в которой содержится такая мысль: нынешнее жюри не в силах объективно оценить обстановку в нынешней русской прозе, поскольку воспитывалось при большевиках. Это более чем странное замечание, а сама статья вносит сумятицу в умы. А как же составить целиком постбольшевистское жюри? И кроме того, помилуйте, какой же Владимир Войнович, скажем, большевик?
Удивительно другое: отчего же мы не умеем испытывать чувство элементарной признательности. Англичане, безусловно, оживили нашу литературную жизнь, причем — бескорыстно, из любви к искусству. Наша пресса с невероятным упорством, причем вся, — "правая", "левая" — критикует и саму премию, и протокол, и выбор жюри, и, кажется, саму Британию. Это гордость нищих? Или это хамство, с которым вежливые англичане смирились, как с лондонским туманом. Если в нашем отечестве была бы учреждена премия, по статусу и престижу равная Букеру, то был бы иной разговор. Но такой премии нет.