премьера театр
В Москве состоялась последняя премьера сезона — Театр Романа Виктюка показал спектакль Романа Виктюка по пьесе израильского драматурга Ханока Левина "Непостижимая женщина, живущая в нас". Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
В Театре имени Моссовета случился невиданный аншлаг. То ли бедный на развлечения понедельник сделал свое дело, то ли минувший сезон не смог утолить у зрителей жажду прекрасного и они до последнего надеются на чудо, то ли поклонники Романа Виктюка по любому премьерному зову встают под ружье как один, но факт остается фактом — народ сидел даже на ступеньках. Перед спектаклем критики признавались друг другу, что Театр Виктюка в зимнее время года посещают нечасто — не от невнимания к творчеству Романа Григорьевича, а скорее из любви к нему: найдется ли повод для похвал, еще неизвестно, а режиссер все-таки прекрасный, даже, скорее всего, гениальный. Словно в подтверждение этого критики стали наперебой вспоминать "Уроки музыки", "Служанок", "М. Баттерфляй", "Квартиру Коломбины" и даже "Я тебя больше не знаю, милый".
На сцене стояла разрезанная наискосок художником Владимиром Боером стена, на которой застыли парящие над городом любовники Марка Шагала. Еще стояла зеркальная ширма и лежала гора полупрозрачной шуршащей фольги. Ее потом весь спектакль то расправляли, то скручивали, то вытягивали. Поначалу особенно старался полуодетый в черное премьер Театра Романа Виктюка Дмитрий Бозин. Потом к нему присоединился более молодой, но столь же прекрасно сложенный Дмитрий Малашенко. Оба были с набеленными лицами и красными мазками на кончиках носов — вроде как слегка клоуны. Господин Бозин еще иногда начинал говорить нараспев высоким голоском, подражая солисту известной английской группы Tiger Lillies, музыка которой разносилась над сценой. Передвигались персонажи медленно, в диалогах друг на друга демонстративно не смотрели. На женщин тоже особенно не глядели.
Женщин было четыре, но играли их две актрисы. Маурицию и Мадагаскар (обе названы в программке "самыми желанными, Вечными Женщинами") — Вера Сотникова, а их компаньонш, различавшихся тем, что одна англичанка, а вторая француженка,— Екатерина Карпушина. Мужчины тоже названы однотипно — "никто, безответно влюбленный, ее бесплатное приложение", но только один влюблен в Маурицию, а другой в Мадагаскар. Но Мауриция в самом начале уезжает, приезжает Мадагаскар, молодые люди вроде бы соперничают за ее внимание, хотя влюблены-то они в разных женщин. Впрочем, разбираться с сюжетом — дело гиблое. Слова и ситуации у Виктюка, как обычно, тонут в манерном и тягучем пластическом вареве.
Прочитать пьесу покойного Ханока Левина, еще при жизни признанного в Израиле классиком современной драматургии, у вашего обозревателя шанса не представилось, но, зная другое его сочинение, "Продавцы резины", рискну предположить, что пьеса про непостижимую женщину — бытовая комедия с парадоксальными ходами и меланхолическим еврейским юмором. Так что все многозначительности, вся томность, все завывания и все надменные околичности, делающие историю практически неразличимой, привнесены в спектакль режиссером.
В программке Роман Виктюк обещает пришедшим в театр ответ на вопрос, почему иудеи мужского пола в утренних молитвах благодарят Всевышнего за то, что не сотворил их женщиной. В спектакле на разгадку нет и намека, да и большой еще вопрос, кем сотворил создатель здешнюю массовку — евреи-скрипачи в самый ответственный момент оказываются наряжены в эластичные женские купальники. В менее важные моменты они исполняют зажигательные танцы, подбадривая публику и вызывая заслуженные аплодисменты. Публика внимает действу зачарованно — смеяться вроде неудобно, потому как наверняка все это о-го-го как серьезно и возвышенно. Самые смелые не выдерживают и начинают хохотать в голос, тем более что временами посещает страшная догадка: а может быть, режиссер на самом-то деле от души веселится, а божественного туману напустил от присущего ему свободолюбия и хулиганства?
Поди пойми. Мне кажется, что спектакль господина Виктюка проникнут отчаянной мизантропией и бессилием. На лучших из его постановок дух захватывало от ощущения, что на самом деле режиссер может гораздо больше, что видимое на сцене он сделал как бы на едином дыхании, особенно даже и не утруждаясь, что все это лишь краешек какой-то иной реальности, доступ к которой открыт ему одному. Теперь совсем не то. Грустно именно от того, что теперь Роман Виктюк старается изо всех сил и что вот этот выморочный, тяжеловесный, душный спектакль — все, что у него получается.