Выходит в прокат четвертая часть похождений Джона Уика — важнейшей кинофраншизы, порожденной независимым кинематографом в последние годы. За девять лет наемный убийца в исполнении Киану Ривза стал одним из самых узнаваемых героев боевика в истории кино. Как он выжил, чтобы напомнить миру о Тарковском и Республике Беларусь, рассказывает Василий Степанов.
Фото: Атмосфера кино
Фото: Атмосфера кино
В далеком 2014-м выход «Джона Уика» не предвещал какого-то масштабного развития сюжета. Когда бывший каскадер Чад Стахелски вместе с другим кинотрюкачом Дэвидом Литчем брались за этот замысел, он представлял собой курьезно-постмодернистское переосмысление иствудовского «Гран Торино». Автором сценария был Дерек Колстад. В его официальной фильмографии к тому моменту было всего два пункта — пара дешевых боевиков со стареющим Дольфом Лундгреном. Колстад написал криминальный боевик — историю о 75-летнем наемнике, которому приходится стряхнуть пыль со своих смертоносных навыков. В главной роли предполагалось снимать мощного голливудского старика — типа того же Клинта Иствуда (в начале десятых тому уже перевалило за 80) или Харрисона Форда (на десять с лишним лет моложе, но тоже подойдет). Сценарий получился бесхитростным, но бодрым — понятная история мести словно прямиком из восьмидесятых, пафосное название «Презрение», а в центре — немногословный специалист по убийствам, привыкший доводить все дела до конца. Да, штампы и клише, но ведь клише потому и становятся клише, что работают.
Кто знает, куда бы привели Дерека Колстада голливудские тропы, если бы сценарий со временем не оказался в руках Киану Ривза. Заинтересованность Нео придала проекту совершенно иной антураж — он обрел стиль. Сыгранные Ривзом люди действия обладают особой чувственностью — от «Скорости» и «На гребне волны» до «Константина». И эта чувственность наделила простодушную клюкву про амбициозную русскую мафию и одинокого мстителя, которого русские бандиты называют Бабой-ягой (через несколько лет выяснится, что сам герой Ривза родился в Беларуси) своего рода драматургией. Первый «Джон Уик» запрягал, прямо скажем, неспешно — Стахелски, Литч и Колстад проявили себя авторами экономными: подробности о странном мафиозном мире, в котором жил и работал главный герой, они цедили буквально сквозь зубы, экшен начинался только через полчаса после начала фильма, а трупы можно было пересчитать если не по пальцам, то в уме.
Фото: Атмосфера кино
Фото: Атмосфера кино
Фото: Атмосфера кино
Фото: Атмосфера кино
Фото: Атмосфера кино
Фото: Атмосфера кино
Фото: Атмосфера кино
Фото: Атмосфера кино
Не таким был сиквел. Работу над второй частью «Джона Уика» развернули, когда стало ясно, что фильм удостоился внимания, на которое создатели фильма едва ли могли рассчитывать. Но судьба, как гласила на латыни татуировка Уика, помогает смелым, сборы превысили затраты больше чем в четыре раза, пресса при упоминании картины в основном трепетала от восторга, а Киану Ривз удостоился «Золотой малины» в единственной положительной для этой нахальной антипремии номинации — «За восстановление репутации». И второй «Джон Уик» уже ничего не стеснялся: ни своей родословной B-movie, которую драпировал отличными артистами, ни вторичного сюжета. Дерзость и техническое совершенство покрывали все грехи. Новый фильм представлял собой два часа лихорадочных американских горок с колюще-режущими и огнестрельными виражами. А в третьем эпизоде разрастающаяся, как грибница, вселенная насилия вслед за Америкой и Европой (Нью-Йорком и Римом) поглотила и Африку (Касабланку). Ставки стремительно повышались. Теперь уже не только американские и европейские кланы, но буквально весь мир был против плевавшего на преступные понятия главного героя, а зритель узнавал слишком многое о его прошлой жизни. Уик оберегал ее от чужих глаз, словно Кощей заветную иглу. Его прошлое хранилось в публичной библиотеке между сочинениями Писемского и Карамзина — в томе русских сказок под редакцией Афанасьева, где под обложкой был Билибин, а под Билибиным — векселя, по которым всегда приходится платить, и православный крест, ставший пропуском в театр Тарковского, мир детства и балета, искусства и насилия, иными словами — очень русский мир.
Вторая и третья часть превратили «Джона Уика» из вторичного гангстерского боевика в волшебную сказку с отчетливо звучащими русскими мотивами. Что-то вроде истории о Колобке, который нарушил все правила и ушел от всех, но вряд ли сможет уйти от судьбы — потому что конечная точка назначения всегда одна. Хотя смелым, конечно, судьба помогает. И все же эскалатор смерти, по которому последние десять лет методично спускался в ад Джон Уик, вряд ли получится запустить назад («цена твоей жизни — смерть других»,— говорят главному герою в одной из прошлых серий, а он все никак не поймет). Мир без боли, был ли он? Когда-то все началось с собаки и попранной памяти о любви, которую эта собака олицетворяла. А сегодня уже и не вспомнишь, как же так вышло, что за гибелью четвероногого друга грянула глобальная война кланов. Что дальше — и не пора ли остановиться? Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок. И думается, кинозритель, годами наблюдающий за эскалацией насилия на экране и не только, сумеет его уяснить, даже если и сам в мечтах мнит себя праведным мстителем Джоном Уиком с томиком сказок Афанасьева за пазухой, пистолетом в руке и театром «Тарковский» за спиной.
В прокате с 23 марта
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram