концерт фестиваль
В Светлановском зале Московского дома музыки в рамках фестиваля "Черешневый лес" выступил пианист Джон Лилл. Вместе с Национальным филармоническим оркестром России и Владимиром Спиваковым за дирижерским пультом англичанин сыграл Первый фортепианный концерт Бетховена. Рассказывает ВАРЯ Ъ-ТУРОВА.
В свой прошлый приезд в Москву на фестивале Брамса в Доме музыки Джон Лилл играл брамсовский Второй фортепианный концерт. При всех достоинствах того исполнения все же нельзя было не заметить, насколько бурные страсти знаменитого романтика, его изматывающая эмоциональность и слезоточивость не к лицу добропорядочному британцу. В этот раз программы лучше нельзя было и представить.
Выиграв ровно 35 лет назад конкурс имени Чайковского, этот пианист объездил весь мир прежде всего как замечательный интерпретатор музыки венских классиков и особенно Бетховена. Ведь строгая архитектура, но без занудства, совершенная форма, но не холодность — идеальные качества для господина Лилла. К тому же из пяти бетховенских концертов именно Первый наиболее соответствует тем самым противоречивым умениям пианиста. Строгость? Да. Классика? Безусловно. Но вместе с тем и тонкость чувств, и трепетность второй части, и жизнерадостность финала, и юмор его побочной партии, которую можно смело назвать этаким "блатнячком" от классики. Уже с первых нот стало ясно — слава господина Лилла как одного из лучших в мире бетховенских пианистов оправданна на сто процентов. Простая, хоть и не лишенная галантности главная партия первой части в версии этого пианиста оказалась чуть ли не самой красивой и интересной темой в истории музыки.
Внимание — вот, пожалуй, ключевое слово для описания исполнительского стиля Джона Лилла. Внимание, увеличенное словно под лупой, не просто к каждой ноте — к каждому обертону, к каждому звуку в оркестре, к каждому крохотному и всегда неслучайному движению собственных рук.
Скорее всего, записи Джона Лилла хорошо бы использовать в целях пропаганды классической музыки среди неподготовленной публики. Он играет так, что скучно не будет точно. При этом его трактовки начисто лишены каких-либо экспериментов и на первый взгляд даже собственного стиля. Концепция настолько же очевидна, насколько и редка среди исполнителей: как можно меньше себя и как можно больше Бетховена.
Слышали бы вы, каким хрусталем переливаются его трели, как он умеет быть то серьезным, то в следующий миг устраивать за роялем настоящий цирк, но не шевельнув при этом и бровью — все только в музыке. О том, как Джон Лилл владеет инструментом, можно говорить долго. Например, как ему удается подражать оркестровым инструментам — то кларнету, то флейте. Или как ему удается играть не просто тихо — почти неслышно, но наполненно, тепло, объемно. Или как он может вас удивить, когда после прохладной чистоты первой части во второй из рояля разлетятся такой теплоты и нежности звуки, что поневоле даже оглядываться начнешь — не другой ли инструмент играет? Но главный секрет пианиста в другом, и не удивлюсь, если многие пианисты, так же как и я, дорого бы отдали, чтобы его раскусить. Секрет этот в том, как господин Лилл обращается со временем, по собственному желанию то растягивая его практически до полной остановки, то ни с того ни с сего заставляя его мчаться, то придавая ему какую-то уютнейшую размеренность. При этом каждое временное, метроритмическое и темповое изменение происходит так плавно, естественно и логично, что вы заметите его лишь постфактум. Вы даже не сразу поймете, что именно вам так нравится в игре пианиста. Но возьму на себя смелость утверждать, что вам будет хорошо, приятно и легко, пока он играет. Эту особенность Джона Лилла испытали на себе и оркестранты НФОР. Звук оркестра (как и выражение лиц оркестрантов) был обаятельным, живым, заинтересованным и азартным. И в данном случае это оказалось важнее.