премьера театр
В Театре Моссовета состоялась премьера музыкального спектакля "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда". Его режиссер Павел Хомский утверждает, что это не калька бродвейского мюзикла Фреда Уайльдхорна и Лесли Брикусса, а постановка по мотивам мюзикла и одноименной повести Роберта Стивенсона. Десять отличий пыталась найти МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Пятнадцать лет назад Павел Хомский совершил театральную революцию, поставив в Москве первый зарубежный мюзикл, рок-оперу Ллойда Уэббера "Иисус Христос суперзвезда", который до сих пор остается одним из хитов Театра Моссовета. И нынешнее возвращение режиссера к музыкальному жанру в канун собственного 80-летнего юбилея выглядит как красивый, драматургически выверенный жест — так сказать, кольцевая композиция большого творческого этапа.
Выбор "Джекила и Хайда", довольно современного мюзикла, (бродвейская премьера состоялась в 1997 году), написанного в духе уэбберовского "Призрака Оперы", для этой цели весьма удачен. Здесь есть нормальный сюжет и настоящий герой, есть любовная лирика и есть элементы триллера — то есть нашему русскому зрителю, привыкшему в театре не развлекаться, а сопереживать, есть над чем поплакать, кому посочувствовать и от чего вздрогнуть. А актерам есть что сыграть и спеть: в Америке номера из мюзикла стали хитами раньше, чем вышел спектакль, и звучали даже в телевизионных заставках.
Но Павел Хомский не стал следовать мировым правилам по переносу мюзиклов, которые подразумевают покупку лицензии и точное, один в один, воспроизведение постановки, а решил пойти по старинке и сделать свою версию спектакля, как он раньше поступил с "Иисусом Христом". Частично изменив музыкальные номера, он разбавил их драматическими диалогами и несколько сгустил благородный пафос Роберта Стивенсона, срывающего с пуританского английского общества маску благопристойности, за которой бездна разврата и цинизма. При этом, не желая прослыть моралистом, режиссер сделал основной упор на создание яркого, динамичного зрелища: мол, есть еще порох в пороховницах.
Зажигательности, шума и дыма этому спектаклю не занимать. Тут есть и пиротехнические фокусы, и почти цирковые трюки, и номера кабаре — кстати, более эффектные, чем в оригинальной версии. Мощные декорации Бориса Бланка интригуют загадочными египетскими сфинксами по краям сцены, которые так и не "выстреливают" по ходу спектакля, а стоят для красоты. Исполняемые под фонограмму массовые сцены впечатляют своей энергичностью: приглашенные балетные артисты из театра "Кристалл" и канкан могут сплясать, и фуэте покрутить, и исполнить гимнастические упражнения, болтаясь вниз головой на цепях. Поющие солисты прикладывают все силы, чтобы перекричать оркестровую фонограмму,— лучше всех это получается у голосистой Ирины Климовой, играющей Люси Харрис, певичку из кабаре, влюбленную в доктора Джекила. В отдельные моменты ее вокал напоминает Аллу Пугачеву в лучшие годы, но в целом ее манера пения "чем громче, тем лучше" кажется слишком эстрадной — все-таки странно, что во время лирической партии главной героини хочется схватиться не за сердце, а за уши. Ненамного отстает от госпожи Климовой и исполнительница роли Эммы, невесты Джекила, молодая актриса Лилия Волкова. Правда, во время их дуэта выясняется, что соперницы не только одеваются у одного портного, но и поют на один голос,— в результате между аристократкой Эммой и певичкой из "Красной крысы" почти не оказывается разницы.
По сравнению с бродвейской версией в спектакле Павла Хомского оказались значительно укрупнены второстепенные персонажи — представители светского общества, душившие прогрессивные медицинские эксперименты доктора Джекила и сами потом за это задушенные. Анатолий Адоскин — сластолюбивый епископ Бейсингсток, Нелли Пшенная — чопорная леди Бейконсфилд, оказывающаяся владелицей притона, Олег Кузнецов — ушлый фармацевт Страйд, пытающийся отбить у Джекила невесту, Евгений Ратьков — управляющий кабаре Спайдер, действительно похожий на паука,— сыграли свои маленькие роли колоритно и со вкусом.
На этом избыточном, пестром, поющем и танцующем фоне как-то теряется главная фигура торжества — Александр Домогаров, которому режиссер доверил центральную двойную роль Джекила и Хайда. То, что непоющий господин Домогаров, как бы он ни старался и ни занимался вокалом, не потянет требующие сильного голоса музыкальные партии, было очевидно еще до премьеры. Так и оказалось: его манера исполнения колеблется между мелодекламацией и обычным актерским пением (не говорю уже о проблемах с дикцией, возникающих во время драматических диалогов). Надеялись, что актер восполнит вокальные недостатки драматической игрой. Но и тут вышел прокол. В роли Джекила господин Домогаров оказался довольно бесцветным. А для роли Эдварда Хайда, монстра, в которого превращается поставивший над собой эксперимент доктор, у Александра Домогарова не хватило драйва, экспрессии, актерской харизмы. Внешние атрибуты, позаимствованные у исполнителя этой роли в видеоверсии фактурного голливудского красавца Дэвида Хассельхофа — всклокоченные, закрывающие лицо волосы, внезапно охрипший голос, походка неандертальца,— при отсутствии внутренней энергии и соответствующих внешних данных выглядят скорее смешно, чем страшно. Когда господин Домогаров исполняет коронный, фантастически сложный номер мюзикла, где в его герое борются между собой две его сущности, Джекил и Хайд, добро и зло, и ему приходится играть за двоих, перевоплощаясь каждые несколько секунд, становится жаль не столько героя, сколько актера, которому эта работа оказывается явно не по плечу.
И тут становится ясно, в чем по большому счету отличие того, пятнадцатилетней давности мюзикла Павла Хомского от нынешнего. Если постановка "Иисуса Христа" была прорывом, где делалась ставка на энтузиазм молодых артистов, то нынешняя премьера — это дань моде. И основана она уже на современных коммерческих началах, где ставка делается на популярный жанр и на звезду. Можно не сомневаться, что расчеты постановщиков оправдаются, в театр повалит народ и спектакль будет жить долго и счастливо, если, конечно, у него не возникнут проблемы с авторскими правами. Все-таки времена сейчас не те, что в дикой перестроечной России.