На московских экранах идет фильм "Сказочник" режиссера Тода Солонца — грустная комедия о нравах нью-йоркской артистической богемы.
Тод Солонц (Todd Solondz) имеет все шансы унаследовать от Вуди Аллена (Woody Allen) имидж культурного героя Нью-Йорка. Точнее было бы даже сузить это пространство до Манхэттена, а если еще сузить — то до Гринич-Виллидж, любимого тусовочного района интеллектуальных и сексуальных меньшинств. Именно в Гриниче живут персонажи "Сказочника" (Storytelling).
В фильме две новеллы: короткая и длинная. Короткая лучше и складнее, хотя сводится к анекдоту. Вай, бездарная студентка литературного семинара, провоцирует своего чернокожего учителя зазвать ее к себе домой и поставить на четвереньки. "Nigger, fuck me hard!" — кричит она, забыв в экстазе о заповедях политкорректности. А потом читает на семинаре рассказ, написанный по мотивам пережитого. Учитель, прославленный автор антирасистских книг и лауреат Пулитцеровской премии, краснеет даже при своей тотальной черноте.Новелла называется "Fiction": это синоним вымысла, игрового кино или художественной литературы. В данном случае плохой литературы — и не потому, что она расистская, а потому что выдает за творческую фантазию собственный убогий опыт.
Вторая новелла — "Non-Fiction" — заглядывает в сферу документального кино. И выясняется, что как раз оно-то гораздо дальше от реальности, чем любой вымысел. Вторгаясь в семью, возглавляемую жирным ублюдком с внешностью Джона Гудмана (John Goodman), горе-документалист сеет еще больше хаоса в голове фрустрированного подростка Скуби, искушает его соблазнами сомнительной телевизионной славы. Но и сам Тод Солонц, подобно своему герою Тоби — вымышленному режиссеру, буквально препарирует американскую семью, выводит на поверхность ее подводные течения, ставит тяжелый клинический диагноз. Правда, при этом сам запутывается в ворохе разоблачений и мажет всех подряд беспросветно-черной краской.
Тод Солонц подыскал еще одно название своему излюбленному "семейному" жанру: комедии деградации. Такой комедией, от которой иногда мурашки по коже, было "Счастье". Его героини сплошь одиноки и забиты, его герои — чаще всего закомплексованные извращенцы. Вуди Аллен, верхом карьеры которого стал всего-навсего роман с совершеннолетней падчерицей, никогда не стал бы рассказывать, например, о психоаналитике-педофиле, обеспокоенном половым созреванием своего сына. Солонц, в вечных джинсах и старомодных очках, похож на молодого Вуди Аллена, только еще более демократичного, на градус менее пассионарного и темпераментного. Впрочем, Аллен тоже не всегда был таким защищенным и законсервированным, у него бывали периоды куда большей горечи и желчи.
Как и Аллен, Солонц рассказывает о "досентябрьском" Нью-Йорке — городе, где люди настолько поглощены сами собой, что не замечают существования остального земного шара. Только для Аллена нарциссизм — это естественное и даже сладкое состояние, он в нем купается и им же мистифицирует доверчивого зрителя.
Солонц — другой. Он не упоен сам собой, с детства чувствовал себя отщепенцем, хотя и вырос в благополучной семье. Даже доказывая, что "счастье есть", он не может сдержать кривой усмешки молодого мизантропа, отмеченного проклятьем еврейского генетического кода и с рождения убежденного, что ничего особенно хорошего от жизни ждать нельзя. Человек, по Солонцу, не способен контролировать свою агрессивность, коренящуюся в сексуальной сфере. Правила той же политкорректности помогают создать кодекс общественного поведения, но попытки быть вежливым и терпимым все равно рано или поздно прорвутся истошным криком: "Fuck me, nigger!"
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ
В кинотеатре "35 мм".