В декабре 1953 года Лидия Чуковская после долгого перерыва напечатала в газете свою статью о детской литературе и в тот же день получила анонимную телеграмму:
"Не день сегодня, а феерия.
Ликует публика московская.
Открылся ГУМ, закрылся Берия,
И напечатана Чуковская".
Читая это сегодня, не знаешь, чему больше удивляться. Тому ли, что статья в газете может быть вообще кем-то замечена; тому ли, что по такому поводу мгновенно сочиняется текст; тому ли, что он выходит не гнусно злобствующим и даже без скрытого яда, а, напротив, от души поздравительным; тому ли, что анонимный читательский восторг выражен рифмами, полнозвучными и не вполне банальными, коих нынче не встретишь в стихах, не только в телеграммах.
Меня как колумниста впрочем, больше всего удивляет другое: три разноприродных и разномасштабных явления без всякого усилия сложены безвестным литератором в цельную неотменяемую картинку, будто это и есть слепок дня, дружно всеми пережитого. Такому воодушевляющему единству нескольких, очевидно, редких впечатлений сегодняшняя действительность противопоставила могучий информационный поток, в котором множество событий, никак между собой не связанных, страстно и одиноко переживаются участниками и их близкими. Анонимными телеграммами они при этом не обмениваются хотя бы потому, что невозможно сохранить анонимность: на событие откликается лишь тот, кто в нем задействован. Но событий на самом деле множество. И наши журналисты напрасно все время жалуются на летние мрак и запустение.
На киносмотре в Выборге Алексею Герману, показавшему несколько фрагментов последней картины, вручили $30 тыс., а Монреальский фестиваль присудил приз за "исключительный вклад в искусство кино" Никите Михалкову; в косном МХАТе им. Горького поставили, разумеется, "Зыковых" Горького, а в передовом МХАТе им. Чехова "Преступление и наказание" Достоевского; в московской TV-галерее развернута экспозиция петербургского неоакадемиста Тимура Новикова и его сподвижников, а в Петербурге завтра открывается и впрямь академическая выставка "Золотой век Голландии в гравюрах Рембрандта"; Мстислав Ростропович подал в суд на Илью Глазунова, рассказавшего по телевизору про некий дом, доставшийся музыканту, в котором им уже продана одна квартира за $600 тыс., а Покровский собор на Красной площади ищет хоть каких-то денег на обустройство, одновременно лелея мечту о премии им. Василия Блаженного лучшему журналисту года.
Все перечисленные события, невольно складывающиеся в странные пары, не образуют при том никаких очевидных закономерностей, хотя, наверное, их можно поискать, не слишком, впрочем, увлекаясь этим занятием.
Экстравагантный приз культовому ленфильмовскому режиссеру за кусочки недоделанной картины, уже много лет находящейся в производстве, хоть и является совершеннейшей новацией выборгского фестиваля, в сущности, похож на михалковский. Обоих режиссеров наградили за прошлое, Михалкова — еще и в утешение: в конкурсе Монреальского фестиваля участвовала картина Сергея Газарова "Ревизор", в которой #2 "Нашего дома — Газпрома" исполнил роль Городничего и мог претендовать на разыгрываемую награду.
Но приз российского фестиваля выглядит куда перспективнее: дирекции так понравилась собственная идея, что она решила и впредь премировать детали. Если великий выборгский почин подхватят другие фестивали, то перед отечественным искусством откроются небывалые возможности, и, наверное, зря поспешил МХАТ Ефремова поставить и преступление, и наказание разом, как, впрочем, и МХАТ Дорониной, предложивший "Зыковых" оптом, а не в розницу. Нужно быть бережливее.
Петербургский художник Тимур Новиков отлично знает об этом. Говоря всего лишь одно слово "академизм", он поразил всех своих врагов — московских концептуалистов. Сражаясь со столичными умниками за рынки сбыта изящного, он создал на брегах Невы Академию — приют высокого искусства. Сила самоназвания оказалась так велика, что никто не стал праздно любопытствовать и бестактно вопрошать: почему Академия и какие такие традиции — блистательных ли Карраччи или унылых Бруни — намереваются сохранять в этом приюте.
Нашлись было зоилы, которые третировали школу Тимура Новикова, одни упирая на идеологию, другие — на анатомию: академики совсем не умели рисовать. Но со временем все притихли: капля точит камень, когда она — одна-единственная. Этот неумолимый закон имиджмейкерства в конце концов сработал, и боготворящие слово московские концептуалисты доверчиво распахнули объятия некогда гонимым живописцам: в TV-галерее развернута знаменательная экспозиция.
Впрочем, история дарит еще более неотразимые примеры причуд судьбы. Завтра в Петербурге открывается выставка "Золотой век Голландии в гравюрах Рембрандта", приуроченная к году Петра Великого: триста лет назад состоялась его инаугурация. Славная эта дата, решительно всеми пропущенная, ожила лишь благодаря выставке, хотя сам Петр заслужил и эксклюзивное мероприятие.
Даже 400-летие со дня рождения скромнейшего и бессмысленнейшего Михаила Романова отмечалось этим летом на Варварке с убогой пышностью. Петру не досталось и тех пирогов с капустой. Величайший русский царь оказался сегодня не у дел: он противен патриотам как западник и либералам как государственник. Его страстная ненависть к избяной слюдяной Москве и мечта о том, что в России наступит золотой век Голландии кончились выставкой гравюр Рембрандта с одноименным названием и грезами петербургских академиков о тесных московских галереях.
Заносчивые академики всегда выбирают себе во враги только равновеликих. Хранитель традиций, не менее ревнивый, чем Тимур Новиков, Илья Глазунов публично в телевизоре ополчился на Мстислава Ростроповича и заявил, что тому достался дармовой дом, успешно им теперь распродаваемый. Интересно, что согласно мнению, общепринятому среди ревнителей традиций, Ростропович много лет продавал Родину, но только когда дело дошло до дома, Илья Глазунов не выдержал.
В свою очередь Ростропович попросил отстоять в суде свои честь и достоинство адвоката Генриха Падву, и этот выбор нельзя признать уж очень удачным. Падва знаменит тем, что все последние годы защищает исключительно тех, кого — справедливо или нет — принято держать за жуликов. Чем бы ни кончилась эта звездная история, она показательна именно своей звездностью. Самый знаменитый в России живописец напал на самого знаменитого русского музыканта, который призвал на помощь самого знаменитого адвоката страны: круг замкнулся.
В это время самый знаменитый храм России — собор Василия Блаженного — ищет денег, чтобы привести себя в порядок. Это особенно впечатляет на фоне грибного роста новодельных церквей неподалеку на Красной площади. Известное утешение, что Иверская, эта бутафорская декорация, с годами обретет благородную патину времени, и народится поколение, которое, как встарь, будет считать ее величайшей святыней России — всего лишь утешение, и только. Новодел страшен не столько внешне, сколько по сути. Это постоянное переделывание, перекручивание несчастной истории, в результате чего хоть какая-то, пусть жалкая, но устоявшаяся картинка опять распадается, одна синтаксическая конструкция рушится под тяжестью другой, и остаются одни детали, прелестью которых в состоянии упиться разве что Выборгский кинофестиваль.
АЛЕКСАНДР Ъ-ТИМОФЕЕВСКИЙ