Пятидесятый Международный фестиваль в Эдинбурге достиг своей кульминации — в программе один за другим следовали спектакли классиков современного авангарда: Роберта Лепажа, Боба Уилсона, Марка Морриса.
Первым в этой очереди стоял Лепаж со своим "Эльсинором", или, проще говоря, "Гамлетом", превращенным в моноспектакль. Два года назад канадский режиссер попал в число любимчиков Эдинбурга, привезя сюда "Семь потоков реки Ота" — спектакль, предлагающий среди прочего и свою версию изобретения атомной бомбы: старый японский император, оказавшись в постели с юной прекрасной девой, ощущает бессилие и поручает придворному медику изготовить из трав соответствующее снадобье. Ставший возможным благодаря знахарскому рецепту половой акт сопровождается взрывом, по мощности равным атомному. Сам режиссер утверждал, что это "силы войны и смерти перерождаются в любовном акте в энергию созидания".
Естественно, его ждали с нетерпением. Но Роберт Лепаж не появился — срыв для Эдинбурга редкий, а в юбилейный год особенно неприятный, тем более что причины его оказались чисто техническими. Для канадского моноспектакля был отведен Королевский театр: один из самых старых, уютных и — неудобных для размещения декораций. Во всяком случае антураж замка Эльсинор — а в лепажевской интерпретации это были компьютеры, неоновые табло и летающая тарелка, на которой Розенкранц и Гильденстерн прибывают из Виттенберга, — туда просто не влезли.
Будто в назидание разгулявшемуся авангардисту двое других посланцев Нового Света — Марк Моррис и Боб Уилсон — предложили своим актерам сыграть в минимальном количестве декораций. Собственно, в случае с Уилсоном речь шла всего об одной актрисе. Его инсценировка романа Вирджинии Вульф "Орландо" — тоже моноспектакль, сыгранный Мирандой Ричардсон. Режиссер вынес на сцену пустые ящики от комода, изображающие ступеньки, стол со стоящими на нем стеклянными морскими коньками, и крошечную дверцу, которая на протяжении действия то открывалась, то закрывалась. Популярный лондонский критик, подписывающий свои статьи как Benedict Nightingale (что, скорее всего, псевдоним: Соловей — слишком уж выразительная для критика фамилия), утверждает, что почти все представление просидел с закрытыми глазами. Завсегдатаев московских премьер он вряд ли этим шокировал бы — к живописной фигуре спящего на всех постановках своих коллег режиссера Бориса Юхананова мы уже привыкли. Эдинбург — другое дело: здесь никому не придет в голову, придя в театр, столь откровенно манкировать правами и обязанностями зрителя. Обозреватель Times, впрочем, не спал: просто ему показалось, что изобразительное решение, найденное фантазером Уилсоном, ничего не добавляет к звучанию голоса актрисы. Кстати, даже сквозь сомкнутые веки г-н Соловей сумел разглядеть, сколь г-жа Ричардсон хороша собой: "Ангел Боттичелли, вкусивший отверженность поздней беккетовской драматургии". Правда, спектакль длится два часа, за все это время актриса ни разу не покидает сцену, а при таких условиях даже ангел может несколько поднадоесть и утомить. И Уилсон это наверняка учел — ведь именно эксперименты со зрительским восприятием его особенно увлекают в последнее время.
Но если Роберт Уилсон был на фестивале почетным, то его соотечественник Марк Моррис — самым дорогим гостем. Труппа Морриса приезжает в Эдинбург пятый раз подряд, неизменно увозя с собой приз зрительских симпатий и массу новых адептов: актеры труппы после фестиваля разъезжаются по всей Шотландии и организуют мастер-классы для учеников хореографических училищ. Неудивительно, что именно мини-балет из репертуара Морриса дирекция фестиваля назначила главным номером юбилея. Однако из всей привезенной ныне программы именно этот балет — "Я не хочу любить" — на музыку Монтеверди оказался наименее неожиданным. Куда более радикальным был второй номер программы — "Мировая держава", поставленный хореографом в прошлом году на музыку его любимого композитора Лу Харрисона. Литературная основа либретто — записки Марка Твена о филиппинской войне — идеально точно обыгрывались и в музыке, и в хореографии. А коронное ноу-хау Морриса — умение довести жест до простоты и навязчивости рекламного слогана — превращает ритмично ударяющую об пол босую ступню в эмблему спектакля.
Гвоздем программы, однако, стал даже не балетный вариант Марка Твена, а поставленная Моррисом шесть лет назад миниатюра "Чудище" (Behemot): длящийся сорок минут без музыки на абсолютно пустой сцене танец. "Я так всегда был зависим от музыки, — заявил хореограф на пресс-конференции, — что решил: надо попробовать наконец выступить вовсе без партитуры. По-моему, получилось исключительно музыкально".
Но главным "чудищем" своего театра является, конечно, сам Моррис, одним своим видом опровергающий представления об артисте балета: заметно полнеющий, много курящий, чуть расхлябанный господин и гениальный танцовщик. (На сей раз он станцевал "Десять предложений" — свой давний балет, посвященный французским мимам.) Через несколько дней Моррису исполнится сорок лет. Рассуждения о том, что близится рубеж, после которого он уже не сможет танцевать, слышатся все чаще. Но сам Моррис пока ничего об этом не говорит, хотя известен предельной откровенностью в комментариях. Пояснил же он много лет назад, почему решил стать хореографом: "Танцовщику надо все время изображать, что он влюблен в партнершу, а для меня это было чрезвычайно трудно".
ЛАРИСА Ъ-ЮСИПОВА