Обозреватель "Огонька" о том, что даже неудачный культурный эксперимент в России лучше, чем его отсутствие, и о том, что любой результат тут можно считать удачей
Принято считать, что пермский культурный проект в 2013 году свернут или по крайне мере заморожен. Точками отсчета можно считать увольнение Марата Гельмана с поста директора музея современного искусства PERMM (июнь 2013 года), а также заявление правительства Пермского края (11 ноября) об отказе от двух наиболее амбициозных пунктов программы развития края, включая "Продвижение города Перми как культурной столицы Европы...".
На самом деле в Перми ничего не закончилось. Мало того, возможно, там все только начинается.
Пермь пережила за 5 лет два символических события: условно, "приход Гельмана", а затем "изгнание Гельмана". Персонификация культурного явления — называние его по имени главного куратора — обычное дело; но когда мы говорим "Гельман", тут подразумевается широкий набор убеждений и практик; а также множество других имен, без которых никакой проект осуществить невозможно. Можно бесконечно упрекать условного "Гельмана" и его команду в снобизме, то есть в навязывании им собственных представлений о прекрасном и современном; или же упрекать условную "Пермь" в консерватизме. Однако нельзя отрицать одного: что пермскую ситуацию уже нельзя "обнулить", нельзя ее вернуть в ситуацию "до Гельмана". Что-то важное, фундаментальное за эти 5 лет уже случилось — люди и город стали другими. Два месяца назад, когда я вел в Перми дискуссию в рамках фестиваля "Текстура", спросил его участников: а вы готовы отказаться от наследия пермского проекта? Это был риторический вопрос: не нашлось такого человека даже среди яростных ненавистников московской экспансии. Люди выступили против "гельмановщины", то есть против методов, которыми это делалось, и люди имеют на это право, но никто не выступал в принципе против культурного апгрейда Пермского края.
Не только приезд куратора, но и изгнание куратора — неотъемлемая часть культурного проекта. После изгнания идеолога проект по-настоящему только и способен зажить — собственной жизнью. Теперь сама пермская интеллигенция оказалась в роли "гельмана", и она теперь сама вынуждена защищать право на современность от более консервативных коллег и чиновников.
Произошла фантастическая вещь: внезапно все, что ассоциировалось с чуждым, "навязанным", "привнесенным" москвичами, стало вдруг для пермяков "своим". И с этим "хозяйством" нужно что-то делать. И что-то мы не слышим о символическом "сжигании чучела современного искусства", а напротив, слышим о попытках адаптировать "гельмановщину" к "пермяковщине". А главное — нельзя отказаться от собственного опыта. Пускай ты спорил с Гельманом, ругал его, даже проклинал, но это значит, что ты так же всерьез отнесся к тому, что происходило в твоем городе, области, крае; значит, что и ты часть своих сил вложил в этот проект. Сегодня Пермь — и от этого тоже никуда не уйти — ассоциируется в России и мире со словами "современное" и "эксперимент". Современное искусство стало кодом, паролем перемен: всем понятно, что речь не столько о культуре, сколько о сознании людей. Конфликт между современностью и традицией вечен: есть Гельман, нет Гельмана — он будет существовать всегда; но именно в форме "споров об искусстве" он является наиболее мирным и эффективным, приносящим пользу всем сторонам. Он вытаскивает наружу конфликты, которые копятся внутри. Он помогает увидеть себя в зеркале, переводит конфликт в мировоззренческую плоскость (пермяки, яростно отстаивающие свою идентичность, смогли лучше сформулировать и понять ее благодаря конфликту). Заставляет тебя быть участником, а не наблюдателем. Делает тебя частью культуры.
Удача или неудача культурной модернизации города или региона в любом случае лучше, чем инерция, чем хождение по кругу. Другое дело, что модернизация — а этому научила Пермь — должна делаться теми, кто живет в регионе, а не "приезжими", должна по максимуму опираться на внутренние силы. Однако даже неудача или формальное сворачивание проекта ничего не меняет: зерна соблазна уже брошены в почву. Соблазна перемен, новой жизни.