Состоялась российская премьера нового спектакля Льва Додина
Именно "российская", потому что мировая премьера чеховской "Пьесы без названия" состоялась еще летом в Германии, в Веймаре. Для петербургского Малого драматического в такой географической последовательности премьер ничего необычного нет: сегодня это едва ли не самый знаменитый в мире и самый востребованный мировым сценическим рынком театральный коллектив из России. Постановка "Пьесы без названия" была осуществлена при поддержке Веймарского фестиваля искусств.
Счастливая международно-фестивальная судьба Малого драматического театра уже давно поставила Льва Додина под особо бдительные рентгеновские лучи отечественной критики. В его спектаклях с некоторых пор стали пристально высматривать признаки специальных экспортных товаров, предназначенных больше для западного, чем для родного, петербургского зрителя. Под официально разрешенными (и даже поощряемыми) к вывозу лучшими традициями русской психологической и этической театральной школы эта "таможенная критика" наловчилась недобро отыскивать контрабанду предосудительной конъюнктуры.
Найдется, вероятно, и на этот раз, в чем уличить режиссера. Один из самых распространенных упреков Додину заключается в том, что его театр утерял некогда главные в нем интонации сочувствия и истинного сопереживания героям. Есть ли в традиционном русском театре более страшное обвинение? Нет.
Между тем, ошибка многих критиков состоит в том, что они читают и слушают Додина более пристально, чем смотрят спектакли. Его манера выступать и писать вступительные манифесты к своим постановкам и вправду грешит тяжеловесностью и вопиюще неуместным нынче учительским пафосом. Тексты, конечно, провоцируют иронию. Но на спектаклях Додина, к счастью, интереснее смотреть на сцену, чем в буклет.
По выделке спектаклей Лев Додин, должно быть, не знает себе равных в нашем театре. Его профессионализм столь мощен, что сам по себе становится зрелищем и удовольствием. (Кстати, об успехе на Западе. Немало российских театров обрушивали на головы европейских зрителей потоки нашей слезливой мировой отзывчивости и поражали при этом небрежностью, неровностью и нестабильностью. А нигде в мире, кроме России, выморочную душевность не ценят выше реальных умений).
"Пьеса без названия" вполне может быть признана главой в современном учебнике по театральной режиссуре. На месте ректора театрального института я бы обязал студентов спектакль Додина не просто смотреть, но пытливо изучать по нему: как выстраивать ритмы, как строить многоплановость действия, как рифмовать мизансцены, как прошивать спектакль сквозными мотивами, как эти мотивы скрещивать, как отвлекать внимание зрителя и как его концентрировать на деталях, как ставить актерам задачи, как сочинить звук и свет... Словом, все, что входит в понятие режиссерской профессии.
Тем интереснее, что свою постановочную мощь Додин приложил к неумелой, непомерно растянутой пьесе начинающего гения. Восемнадцатилетний Чехов обозначил в незаконченном сочинении о сельском учителе Платонове многие темы своих будущих пьес, от "Иванова" до "Вишневого сада". Здесь эти мотивы то путаются, то слипаются, то разбиваются на осколки. Но Додин собирает и организует их в общее жизненное пространство. Не случайно оформление сцены напоминает о традиционном трехчастном ("небо-земля-преисподняя") построении кукольного вертепа: есть верхний уровень, где герои отмываются (по-настоящему: в садовом душе), есть деревянная терраса в середине и огромный водоем-купальня под ней. Строгая симметрия этой конструкции дополняет образ мира, созданного вроде бы логично, неброско и уравновешенно.
Додинские спектакли последних лет явственно делились на две, не побоюсь этой формулы, художественно-методологические линии. С одной стороны, вдумчивое, серьезное, последовательное театральное "чтение" высокой русской классики. В девятичасовой трилогии по "Бесам" и чеховском же "Вишневом саде", при всем их несходстве, искались большие, единые темы и крупные обобщения. С другой стороны, компактные, динамичные спектакли "Гаудеамус" по калединскому "Стройбату" и "Клаустрофобия" по фрагментам современной российской прозы строились по принципу сценического коллажа, часто резкого, намеренно грубого и шокирующего. На Чехове и Достоевском Додин наращивал объем, последовательно выстраивал и открывал перспективу. Современный материал он кроил и комбинировал, резал и клеил, нарочно акцентируя стыки.
Новый спектакль представляется долгожданным синтезом двух этих линий. В полнометражной "Пьесе без названия" опыт почти кинематографического "монтажа" пригодился даже больше, чем мастерство "медленного чтения". В соединении рваных, местами многословных, местами непрописанных сцен Додин почувствовал родство со структурой джазовых импровизаций. Скрепить Чехова джазом и таким образом уподобить его пьесу джазовой композиции (разумеется, в сочетании с жестким расчетом прочности действия) оказалось богатой дебютной идеей. Литавры и фортепиано, саксофон и барабан нечасто, но метко перехватывают у актеров текст — в те моменты, когда автор ощущает недостаток слов.
"Джазирование" Чехова ощущается как настоящее театральное открытие: до сих пор его драматургию клали либо на классическую симфоническую кантилену (условно говоря, традиционалисты), либо на атональные абсурдистские разрывы (условно говоря, авангардисты). Актерам в этой сложной музыкальной композиции тоже дано менять тональности, перебрасывать и подхватывать темы, не упуская, однако, перспективу роли и задачу сближения с персонажем. Пока точнее других показались Сергей Курышев — Платонов, Татьяна Шестакова — генеральша и Мария Никифорова — Саша.
Додин — режиссер сумрачный и серьезный. Жизнь и судьба для него — тяжелые ноши, с которыми не обойтись шутя. Но в истории Платонова и прочих героев он видит достаточно нелепого и нескладного, смешного и неловкого. Мокрые люди выглядят беспомощно. Но Додин смотрит на созданный им же мир отважно и с необходимой мерой равнодушия. Говорят, чтобы поставить объективный и честный диагноз, нельзя любить больного.
Он ставит спектакль о всеобщей симуляции жизни, ведущей к смерти. Когда в финале убитый ревнивой и обманутой возлюбленной Платонов повисает в рыболовной сети над зеленоватым, мутным водоемом, это воспринимается не только его личной судьбой. Почти все предшественники Додина играли пьесу под названием "Платонов". Он же не случайно оставил ее безымянной. Зеленоватая вода мутно бликует. Гиблое место.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ