выставка / архивы
В лондонской Королевской академии искусств проходит выставка "Настоящий Ван Гог: художник и его письма". Самая очевидная ее цель — показать, что Ван Гог был не только выдающимся колористом и графиком, но и впечатляющим писателем, не гнушавшимся дотошно объяснять собственные работы. Из Лондона — ЮЛИЯ БЕНТЯ.
Огромная ретроспективная выставка Винсента Ван Гога, о которой кричат рекламные щиты по всему Лондону и которая собирает неимоверные толпы посетителей, начинается с круглого холла Королевской академии искусств, где вывешены портреты 19-летнего Винсента и его младшего брата Тео. Тут же, на огромном экране, пролистываются письма Винсента к Тео: этого достаточно, чтобы рассмотреть ровный, каллиграфичный почерк художника, оценить количество рисунков и эскизов будущих работ, которые он втискивал между строк, но недостаточно для того, чтобы вчитаться в текст.
Художественные экспонаты для выставки собирали по всему свету — Старому и Новому, а письма Ван Гога к брату и близким друзьям взяты главным образом из коллекций амстердамского Van Gogh Museum и нью-йоркских Guggenheim и Morgan Library and Museum. Экспозиция, включающая более 35 писем, 65 картин и 30 рисунков, поделена на 7 частей, которые в хронологическом порядке раскрывают зрителям каждое из направлений в творчестве художника. Работы в технике "холст, масло" дополняют соответствующие эскизы, оригиналы писем художника с набросками и таблички с текстами избранных фрагментов этого эпистолярия.
Огромное количество важной текстовой информации определяет характер перемещения публики по выставке: переходя из зала в зал, не ухватишь сути этого многослойного проекта — поиск связей меду словом и изображением требует времени, ведь, как писал сам Ван Гог, "есть искусство линий и цветов и есть искусство слов, что, в общем, одно и то же". При этом под потолком каждого зала крупным шрифтом выведены ключевые цитаты — такой себе ликбез, вежливая уступка самым праздным посетителям.
Винсент Ван Гог, очевидно, принадлежал к тому типу художников, которым перед реализацией идеи нужно отработать ее на окружающих, проговорить вслух или изложить письменно. Его письма — это либо синопсис будущих работ, либо дотошные, пронзительно-точные и в то же время лишенные ложной скромности авторецензии. Самая удивительная — в письме к сестре, относится к "Автопортрету художника" 1888 года, в котором есть что-то от посмертной маски, но он все равно глубже, чем любая фотография.
Связь между словом и изображением художник исследовал всю свою недолгую жизнь, хотя, собственно, изобразительность в его творчестве постоянно менялась. На выставке это видно очень хорошо: даже соседние залы экспозиции резко отличаются друг от друга, демонстрируя бешеную, взвинченную эволюцию техник и жанров. В основании этой спирали — голландский пейзаж начала 1880-х, графика "в клеточку", которую продолжает крестьянская серия — динамичные, одноцветные, в оттенках коричневого фигуры людей, каторжным и бесцветным трудом которых Ван Гог пытался объяснить смысл творчества ("Каждому нужно знать и понимать, что он делает что-то полезное, что имеет смысл, как крестьянская работа").
Яркие цвета ошарашивают у входа в третий зал, где параллельно представлены японские гравюры, спровоцировавшие новый виток в живописи Ван Гога. "Два краба" (1889) Ван Гога — радостный крик об открытии цветовой бесконечности, лучащийся и вырывающийся за границы полотна. Даже многочисленные пейзажи Арля со знаменитым желтым домом, где, как мечтал Ван Гог, воплотится большая коммунистическая мечта всех художников мира жить и работать всем вместе, не производит столь сильного впечатления, как эти простые по рисунку, но обладающие какой-то первобытной силой натюрморты.
Пейзажи двух последних залов ("Больница в Сен-Реми" 1889-го и другие), кажется, по крохам собирают и воссоздают взорвавшуюся от цветового изобилия реальность. В них появляется то, чего не было в работах художника раньше,— нарочитая, несколько неестественная гибкость и правильная закругленность линий. Кроны деревьев у него становятся похожими на гору каллиграфично выведенных букв, которые будто пришли из писем, но на картинах так и не смогли сложиться в нужные слова.